— Скажите, можно мне выпить у вас в вагоне? — спросила она.
Проводник внимательно изучал ее лицо, потом сказал:
— Конечно, мэм. Я принесу свежего эля. Вы за ним присмотрите?
— Да, пока я тут.
Он наклонился к ней:
— Я сам из Джорджии. Только давно там не был.
— Правда? А я из Алабамы.
— Вот и прекрасно. Землякам надо друг за друга стоять, верно ведь? Сию минуту принесу вам стакан.
Офицер не просыпался, встревоженный проводник старался не шуметь, и они сидели, пили и разговаривали приглушенными голосами. Нью-Йорк перешел в Огайо, Огайо стало бесконечной вереницей одинаковых бедных домишек, откуда одинаковые мужчины выходили и входили в одинаковые калитки, покуривая и сплевывая. Уже промелькнуло Цинциннати, и от прикосновения ее белеющей в полумраке руки, он легко проснулся.
— Приехали? — спросил он.
На ее руке — гладкое золотое кольцо. Другого кольца нет. «Наверное, заложила, — подумал Гиллиген. — Но с виду она не бедная».
— Генерал, достаньте фуражку лейтенанта.
Лоу перелез через колени Гиллигена, а Гиллиген сказал:
— Наша старая знакомая, лейтенант. Познакомьтесь с миссис Пауэрс.
Она взяла руку офицера, помогая ему встать. Появился проводник.
— Дональд Мэгон, — заученным тоном сказал офицер.
Курсант Лоу вернулся вместе с проводником, они несли фуражку, палку, куртку и два походных мешка. Проводник помог офицеру надеть куртку.
— Я принесу ваше пальто, мэм, — сказал Гиллиген, но проводник опередил его.
Ее пальто было мохнатое, плотное, светлого цвета. Она небрежно накинула его. Гиллиген и Лоу собрали свое «вещевое довольствие». Проводник подал офицеру фуражку и палку, потом вышел с его вещами. Она посмотрела ему вслед.
— А где же мои чемоданы?