– Ты помнишь? – спрашиваю я, беря его за руку.
Он дрожащей рукой касается моей щеки. Ещё неделю назад рука семилетнего Хавьера казалась мне липкой и пухлой. Сегодня она тёплая, сухая и худая. Время превратило кожу в вощёную бумагу.
Мы пересекли галактику разными тропами, но наконец нашли друг друга.
У него дрожит голос.
– Петра.
И каким-то волшебством, несмотря на космическую пустоту, мы снова дома.
– Всё будет хорошо, – всхлипываю я между словами. – Не бойся, я с тобой.
– Как же так получилось? – шепчет он.
Я беру книгу и откладываю в сторонку, не сводя с него глаз.
Мне нужно столько ему рассказать. Но я только шепчу:
– Не имеет значения.
Он кивает.
– А что с?..
Но не заканчивает. Только опускает голову. Наверное, он должен сообразить, что мамы с папой нет. Я пока не готова произнести это вслух.
Я качаю головой. Отвернувшись, он смотрит через трюм на вход. Вспоминает? Вспоминает наш последний с ними день? Жалея, что не подержал подольше мягкой маминой руки? Не вдохнул запаха маминых и папиных волос и одежды? Ну конечно. И я тоже. Никто ведь не думает, что прощается навсегда.
Хавьер всё ещё смотрит вдаль. Мы долго сидим молча.
– Хавьер, а помнишь, как мы спешили на электричку в Колорадо? Когда я сняла куртку, ты занял моё место рядом с папой и не хотел уступать?
Он смотрит на меня.
– Помнишь, как папа взял нас в другой вагон для инструктажа?
Он кивает. В то время папина ободряющая речь меня страшно раздражала. Теперь же его слова вдруг всплыли в памяти.