Её тёмные крылья

Я не говорила об Али.

Но я хотела, потому что накануне вечером он должен был зайти ко мне, пока папа с Мерри участвовали в викторине в пабе, но так и не появился. Это было довольно унизительно, потому что я приготовила для нас пиццу и даже посыпала одну половину настоящим сыром – на мой домашний сыр Али вечно жаловался. Но хуже всего было то, что я надела кружевное белье, которое заказала онлайн, прочитав в очереди в супермаркете глупую статью о том, как вернуть искру в отношения. Хоть я и понимала, что надевать дешевые красные кружева, только чтобы понравиться парню, было бесполезным решением, но мне было наплевать – я лишь хотела вернуть нашим отношениям прежнюю нежность и тепло. Но Али так и не пришел. Я позвонила ему на мобильник, и тот был выключен. А когда отправилась к нему, кружева на трусиках натирали мне внутреннюю сторону бедер. Но миссис Мюррей сказала, что Али дома нет, и удивилась, что он не со мной. Но если его нет дома, и мы обе не знали, где он был, то хоть кто-то на острове с населением в тысячу двести человек должен был, черт возьми, знать, не так ли?

Так что я ни слова не сказала об Али. Я спросила Бри, не хочет ли она съездить на материк за покупками перед началом учебного года; сочинила дурацкую историю о том, что прочитала что-то в интернете; поинтересовалась, не собирается ли она к Астрид на пляжную вечеринку; предложила сводить мальчишек искупаться в бухте. Бри на все ответила отказом, а затем сказала, что ей пора присматривать за братьями и что она напишет мне позже, а до меня все не доходило.

Пока Али не бросил меня в бухте на следующий день, а Бри не перестала отвечать на мои сообщения. Пока я не поговорила с Мерри, а Малыш Мик и Крошка Энгус не заявились на мой порог со списком – настоящим чертовым списком – вещей, которые я должна вернуть. Пока я не вспомнила вывернутое наизнанку платье и то, как быстро Бри выпроводила меня из дома.

Но вот она здесь, снова стоит передо мной.

Я знаю, что фурии пытаются мною манипулировать. Я знаю это.

Весь гнев, что я испытывала к сестрам из-за их лжи, тот гнев, что я испытывала к Аиду, сивилле, отцу, Али, островитянам. И к ней. Весь этот гнев обрушивается на меня. Аид касается моей руки, будто предупреждает, но я отдергиваю ее.

«Или это она разбила тебе сердце?»

Да.

Она, мать твою, разбила его. Разбила меня.

Место в груди, откуда исходит моя сила, наполняется ненавистью.

Я обращаюсь к фуриям:

– Что она здесь делает?

На лице Бри появляется выражение, так хорошо знакомое мне по последним неделям нашей дружбы – словно все, что я делаю, раздражает ее, – и это распаляет во мне ярость. Как смеет она раздражаться из-за меня, когда она сама является причиной всего.

– Ну? – Я выступаю вперед, и, когда Бри отшатывается, а ее упрямое выражение на лице исчезает, что-то внутри меня взвывает от восторга. – Почему ты в моем саду?

Она запинается.

– Я…

– Что? – перебиваю бывшую подругу. – Что ты вообще можешь мне сказать?

Бри вздрагивает, и я чувствую еще один всплеск триумфа. Я так сильно хотела этого тогда, на Острове. Жаждала этого момента, когда собью с нее спесь и отплачу сполна. Я представляла это каждую ночь перед сном – моя собственная версия колыбельной.

Алекто, Тисифона и Мегера наблюдают за нами с голодным выражением лиц.