Её тёмные крылья

22
18
20
22
24
26
28
30

Но я киваю.

– И я больше не увижу тебя, да?

Все еще стоя к отцу спиной, я качаю головой.

– Какое-то время.

– Но ты будешь в порядке?

Я поворачиваюсь к нему.

– Да. Я буду в порядке. Больше, чем в порядке. – Я замолкаю и решаюсь: – Ты не запомнишь этого. Не будешь помнить, что я возвращалась. Если не хочешь забыть, перестань пить воду из-под крана.

– Ты и эта дурацкая вода. Ты же знаешь, что кофе заваривают в ней. – Папа кивает на кружку в моих руках.

– Знаю и поэтому не собираюсь его пить. Я серьезно, пап. Если не хочешь ничего забывать, перестань ее пить.

Он не выглядит удивленным, и я думаю, что он, возможно, знал об этом или кто-то другой говорил ему об этом. Но в какой-то момент отец предпочел продолжить пить, потому что бывают вещи, которые лучше не знать, а порой проще забыть. И он практически подтверждает это, когда говорит:

– Что ж, полагаю, ты на самом деле была не у матери.

– Нет, – улыбаюсь я. – И сейчас я тоже отправляюсь не к ней.

Он вздыхает.

– Когда она ушла, она попросила меня держать тебя здесь как можно дольше. Чтобы уберечь.

– И ты отлично справился. Но у меня есть работа, которую я должна выполнить. Я буду в порядке. Обещаю.

Мы одновременно ставим чашки, встречаемся посреди комнаты и обнимаемся. Он не любитель объятий, да и я тоже, если честно, но он мой папа, а я его дочь. Тот человек, который растил меня после того, как мама нас бросила, до того, как мама нас бросила, который был рядом, когда у меня поднималась температура, я обдирала коленки или участвовала в школьных пьесах.

Отец держит меня на расстоянии вытянутых рук и смотрит на меня, по-настоящему смотрит, впитывая взглядом.

– Ты уверена, что должна уйти? – сдавленно спрашивает он.

– Представь только, сколько места у тебя появится для барбекю. Сможешь даже установить костровую чашу.

Он притягивает меня обратно в свои объятия, и я вдыхаю его аромат.