Но я киваю.
– И я больше не увижу тебя, да?
Все еще стоя к отцу спиной, я качаю головой.
– Какое-то время.
– Но ты будешь в порядке?
Я поворачиваюсь к нему.
– Да. Я буду в порядке. Больше, чем в порядке. – Я замолкаю и решаюсь: – Ты не запомнишь этого. Не будешь помнить, что я возвращалась. Если не хочешь забыть, перестань пить воду из-под крана.
– Ты и эта дурацкая вода. Ты же знаешь, что кофе заваривают в ней. – Папа кивает на кружку в моих руках.
– Знаю и поэтому не собираюсь его пить. Я серьезно, пап. Если не хочешь ничего забывать, перестань ее пить.
Он не выглядит удивленным, и я думаю, что он, возможно, знал об этом или кто-то другой говорил ему об этом. Но в какой-то момент отец предпочел продолжить пить, потому что бывают вещи, которые лучше не знать, а порой проще забыть. И он практически подтверждает это, когда говорит:
– Что ж, полагаю, ты на самом деле была не у матери.
– Нет, – улыбаюсь я. – И сейчас я тоже отправляюсь не к ней.
Он вздыхает.
– Когда она ушла, она попросила меня держать тебя здесь как можно дольше. Чтобы уберечь.
– И ты отлично справился. Но у меня есть работа, которую я должна выполнить. Я буду в порядке. Обещаю.
Мы одновременно ставим чашки, встречаемся посреди комнаты и обнимаемся. Он не любитель объятий, да и я тоже, если честно, но он мой папа, а я его дочь. Тот человек, который растил меня после того, как мама нас бросила, до того, как мама нас бросила, который был рядом, когда у меня поднималась температура, я обдирала коленки или участвовала в школьных пьесах.
Отец держит меня на расстоянии вытянутых рук и смотрит на меня, по-настоящему смотрит, впитывая взглядом.
– Ты уверена, что должна уйти? – сдавленно спрашивает он.
– Представь только, сколько места у тебя появится для барбекю. Сможешь даже установить костровую чашу.
Он притягивает меня обратно в свои объятия, и я вдыхаю его аромат.