Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы

22
18
20
22
24
26
28
30

Он. Иногда, когда я выпью, мне самому хочется послать ее к чертовой матери!

Второй пилот. А ты много пьешь?

Он. Да. И знаете почему?

Второй пилот. Знаем. Нечистая совесть обычно тянет к бутылке. Правда, среди вас попадаются и непьющие. Но это уж безнадежные подлецы.

Он. Когда вот такие, как вы, приходят и начинают судить чужие поступки, все выглядит просто и ясно: поступил не так, как вам бы хотелось, – значит, подлец!

Дик. Да! Как бы там ни было, но именно вы остались живы и именно вам придется отвечать за свои поступки!

Он. А ты не пугай меня! Если б вы знали все о нашей жизни здесь за эти пятнадцать лет, вы заговорили бы по-другому!

Дик. Только не вздумай нам рассказывать все от Адама.

Штурман. Не ты первый из наших старых товарищей просишь рассудить себя со своей совестью. К нам обращались многие.

Второй пилот. И последний – Жак Моно – неделю назад. Его отправляли в Алжир, хотели, чтобы он закатал рукава и взял за глотку этих алжирцев. Его даже не спрашивали: да или нет, считали, что, если майор Моно двадцать лет в армии, его не о чем спрашивать… Но он все же решил посоветоваться со своей совестью.

Он. И что вы ему посоветовали?

Второй пилот. А ты что, не читаешь газет, ты только пишешь в них?

Он. Я читал, что он отказался ехать и находится под следствием.

Штурман. И ты не можешь догадаться, что мы ему посоветовали?

Второй пилот. А ему это было потрудней, чем тебе поставить свою подпись. Расстаться с мундиром, который таскаешь на плечах двадцать лет!

Он. Не все такие, как он.

Штурман. Это верно.

Он. Я знаю и других.

Дик. О ком ты?

Он. О том, кто не меньше меня обязан вам жизнью. И однако…