Психопатология обыденной жизни

4) Тщетные усилия противодействовать внутреннему сопротивлению особенно выразительно описывает небольшое сообщение д-ра Клауса Вайса (Вена).

«Насколько настойчиво может добиваться своего бессознание, когда у него есть мотив не допустить осуществления какого-то намерения, и как трудно защититься от его напора, я покажу на следующем примере. Знакомый просит меня одолжить ему одну книгу и говорит, что завтра ее вернет. Я сразу же обещаю, но ощущаю сильную неохоту делать это, причину чего сначала не могу объяснить. Позднее мне станет ясно: этот человек уже год должен мне некоторую сумму денег и, похоже, забыл о ее возврате. Больше об этом деле я не думал, однако на следующее утро вспомнил о нем с тем же чувством неудовольствия и немедля сказал себе: „Твое бессознательное добивается того, чтобы ты забыл эту книгу. Однако ты не хочешь оказаться недобрым и поэтому делаешь все, чтобы помнить о ней“. Я прихожу домой, упаковываю книгу и кладу рядом с собой на письменный стол, на котором пишу письма. Спустя некоторое время ухожу, но через несколько шагов понимаю, что письмо, которое собирался взять с собой на почту, осталось лежать на столе. (Попутно замечу, оно было одним из трех, и в нем я должен был высказать одному человеку, призванному способствовать мне в определенном деле, кое-что неприятное.) Я вернулся назад, взял письмо и снова вышел. В трамвае я вспомнил, что обещал жене кое-что ей купить, и был весьма доволен, что покупка войдет в небольшой пакет. Тут внезапно сложилась ассоциация „пакет – книга“, и я обнаружил, что книги со мной нет. Стало быть, я забыл ее не только в первый раз, когда уходил из дома, но словно бы нарочно не заметил, забирая лежащее рядом с ней письмо».

5) То же самое мы находим в тщательно проанализированном наблюдении Отто Ранка:

«Один необычайно аккуратный и педантично точный мужчина рассказывает о следующем, совершенно необычном для него переживании. Как-то раз после обеда, на улице захотев узнать время, он заметил, что забыл часы дома, чего с его памятью еще никогда не случалось. Поскольку по поводу вечера у него была точная договоренность, а времени забрать до этого свои часы ему уже недоставало, он воспользовался визитом к одной своей приятельнице, чтобы позаимствовать у нее часы на вечер. Он считал это вполне допустимым, тем более что еще раньше договорился посетить ее после обеда, а во время этого удобного случая обещал часы вернуть. Однако когда днем позже он собрался вернуть владелице позаимствованные часы, то с удивление обнаружил, что на этот раз забыл дома именно их, а взял с собой только собственные часы. Тут он твердо решил вернуть дамские часы и еще до обеда сделал это. Правда, когда, уходя, он захотел узнать время, то, к своей безмерной досаде и изумлению, понял, что снова забыл собственные часы. Такое повторение ошибочного действия обычно любящим порядок мужчиной выглядит до того патологично, что он охотно признал бы его психологическую мотивацию, следующую из психоаналитической постановки вопроса: а не пережил ли он в запомнившийся день первого забывания хоть что-то неприятное и в связи с чем это произошло? Он сразу же рассказал о том, что после обеда, незадолго до ухода из дома и забывания часов, имела место беседа с матерью, рассказавшей ему, что один легкомысленный родственник, уже доставлявший ему множество забот и денежных потерь, заложил в ломбарде свои часы. Но поскольку их хватились дома, он станет просить его дать ему денег для их выкупа. Такой почти принудительный способ заимствования денег очень больно задел данного мужчину и вновь вызвал в его памяти все те неприятности, которые родственник уже несколько лет доставлял ему. Его симптоматическое действие оказалось поэтому многократно детерминированным: во-первых, оно позволяло выразить некоторый ход мысли, означавшей, что он не оставит себе денег на подобное вымогательство, а если понадобятся часы, то свои оставит дома. Однако поскольку они ему понадобятся вечером для своевременного прихода на встречу, то он смог осуществить это намерение только бессознательным путем в виде симптоматического действия. Во-вторых, забывание часов означало еще и то, что вечные траты денег на этого шалопая его совершенно разорят. Хотя, по словам мужчины, раздражение, вызванное этим сообщением, было весьма кратковременным, но повторение одного и того же симптоматического действия свидетельствует, что в бессознании его мощное влияние сохранялось примерно так же, словно действовало сознание. Данная история не выходит у меня из головы[199]. То, что далее в соответствии с этой установкой бессознательного такая же участь постигла и позаимствованные у дамы часы, нас не удивляет. Хотя возможно, что подобному перенесению ее действия на „неповинные“ часы дамы содействовали и какие-то специфические мотивы. Самым первым мотивом является, видимо, то, что мужчина, по всей вероятности, охотно сохранил бы их в качестве замены собственных, принесенных в жертву часов, и поэтому на следующий день он забывает их вернуть. Возможно также, что он с удовольствием владел бы ими в память об их владелице. Кроме того, ему представился случай забыть дома дамские часы, чтобы навестить симпатичную женщину еще раз. Более того, утром ему пришлось искать их в связи с другим делом, и, видимо, забывание часов дает ему понять, что этот, ранее назначенный визит слишком важен, чтобы использовать его еще и для возврата вещи. Это двукратное забывание собственной вещи, в итоге позволяющее помедлить с возвратом чужой, опять же говорит в пользу того, что наш молодой человек бессознательно старается одновременно не носить двое часов. Он явно стремится избежать даже видимости их избытка, что оказалось бы в заметном противоречии с отсутствием часов у его родственника. Но в то же время тем самым он сумел противостоять своему намерению жениться на даме, поскольку напомнил о его непреложных обязательствах перед семьей (матерью). Наконец, еще одну причину забывания часов дамы можно видеть в том, что вечером ранее он, будучи холостяком, постеснялся перед своей знакомой определять время по дамским часам и делал это тайком, а чтобы отделаться от этой неприятной ситуации, больше не захотел носить их с собой. Но так как, с другой стороны, он должен был вернуть их, то в данном случае из этого последовало симптоматическое действие, ставшее компромиссом между противодействующим эмоциональным побуждением и дорого доставшейся победой бессознательной инстанции» (Zentralblatt für Psychoanalyse, II, 5).

Три наблюдения[200], сделанные Й. Штэрке (там же).

6) Закладывание – поломка – забывание вещи как проявление противоволи. «В один прекрасный день мне пришлось из набора иллюстраций для одной научной работы одолжить некоторые из них моему брату, он собирался использовать их в качестве диапозитивов в одной из своих лекций. Хотя на миг у меня мелькнула мысль, что я никоим образом не хотел бы видеть репродукции, которые собирал, не жалея сил, демонстрируемыми или опубликованными до того, как сделал бы это сам, я пообещал ему отыскать негативы нужных ему картинок и изготовить из них диапозитивы. Однако обещанные негативы найти сразу не сумел. Я просмотрел целый штабель коробок с теми из них, которые относились к интересующей брата теме. Добрых двести штук негативов я перебрал один за другим, не найдя при этом нужного. Тогда я предположил, что, похоже, вовсе не желаю предоставлять брату эти картинки. Осознав эту нелицеприятную мысль и взвесив ее плюсы и минусы, я заметил, что самые верхние штабеля оставил без внимания и не просматривал их, а там-то и оказалась искомая коробка. На ее поверхности был список содержимого, вполне возможно, я бегло взглянул на него, прежде чем отставил коробку в сторону. Видимо, моя недобрая мысль не вполне победила, так как еще много чего произошло, прежде чем диапозитивы были ему отосланы. Одну из фотопластинок я, печатая, разбил, когда держал в руках и протирал ее стекло (ранее со мной никогда подобного не случалось). Изготавливая из этой пластинки новый экземпляр, я выронил ее из рук и не разбил только потому, что рывком выбросил ногу и пластинка упала на нее. Складывая пластинки, я еще раз уронил на пол целую их пачку. Но, к счастью, так, что ни одна не разбилась. В конце концов все это продолжалось еще несколько дней, прежде чем я их по-настоящему упаковал и отослал, так как я снова и снова собирался взяться за это дело, но в действительности каждый раз об этом забывал».

7) Повторное забывание – ошибочный захват вещи при завершении действия. «Как-то раз я должен был прислать одному знакомому почтовую открытку, однако несколько дней все откладывал. Причем у меня было сильное подозрение, что причина этого в следующем: в одном из писем он сообщал мне, что в течение начавшейся недели меня собрался посетить один человек, чьего визита я не очень-то жаждал. Когда она закончилась, а перспектива нежелательного посещения сильно уменьшилась, я наконец написал открытку, в которой известил его о том, о чем теперь можно было сказать. Когда я ее написал, то сначала хотел добавить, что druck work (напряженная или усердная работа) мешала написанию писем, но в конце концов не стал этого делать, потому что этой избитой отговорке больше не верит ни один разумный человек. Не знаю уж, не из-за этой ли маленькой неправды, но, опуская открытку в почтовый ящик, я засунул ее в нижнее отверстие для „Druck work“ (Drucksachen, бандеролей – нем.)».

8) Забывание и заблуждение: «Как-то утром одна девушка, поскольку была прекрасная погода, пошла в „Рейксмузеум“, чтобы зарисовать гипсовые бюсты. Хотя по такой отличной погоде барышня предпочла бы пойти прогуляться, на этот раз она про себя решила проявить прилежание и заняться живописью. Сначала ей понадобилось купить бумагу для рисования. Она пошла в магазин (примерно в десяти минутах ходьбы от музея), купила карандаши и другие рисовальные принадлежности, затем вошла в музей, а когда села на свой стульчик, чтобы приступить к делу, выяснилось, что у нее нет бумаги, так что ей снова пришлось идти в магазин. Вернувшись с бумагой, барышня и в самом деле начала рисовать, работа стала спориться. Спустя некоторое время она услышала, как колокола башни музея пробили много раз. Она подумала: „Вот уже двенадцать часов“, но продолжила работать до тех пор, пока башенный колокол не пробил четверть какого-то часа. „Уже четверть первого“, – решила она и на этот раз сложила свои принадлежности и отправилась прогуляться через парк к дому своей сестры, чтобы там выпить кофе (второй завтрак). У музея Суассо (к своему удивлению) она видит, что сейчас не половина первого, а всего-то двенадцать часов! Многообещающая роскошная погода обманула ее прилежание, и поэтому она пропустила, когда башенный колокол пробивал половину двенадцатого.

9) Как свидетельствуют некоторые из ранее приведенных наблюдений[201], бессознательно вносящее помехи побуждение также добивается своей цели, упорно повторяя одну и ту же разновидность ошибочного действия. Забавный пример этого я позаимствовал в книжечке «Франк Ведекинд и театр», появившейся в мюнхенском издательстве «Drei Masken». Однако ответственность за изложенную в стиле Марка Твена историю возложу на ее автора.

«В самом важном месте одноактной пьесы Ведекинда „Цензура“ звучит фраза: „Страх перед смертью – это ошибка мышления“. Автор заявляет это от всей души и просит исполнителя роли на репетиции сделать небольшую паузу перед словами „ошибка мышления (Denkfehler)“. К вечеру актер полностью вошел в роль; точно соблюдал он и паузу, однако непроизвольно, да еще и с пафосом произнес: „Страх смерти – это ошибка при печатании (Drukfehler)“. После окончания представления автор на вопрос артиста, что ему, артисту, не стоило делать, уверенно ответил: не стоило говорить в соответствующем месте вместо „страх перед смертью – ошибка мышления“ – „ошибка при печати“. Когда на следующий вечер „Цензуру“ ставили повторно, исполнитель, с которым автор тем временем подружился и обменивался воззрениями на искусство, в известном месте и, опять же, в возвышенном тоне произнес: „Страх смерти – это… поучение (Denkzettel)“. Ведекинд одарил артиста безмерным количеством похвал, заметив только как бы между прочим, что говорить нужно не „страх смерти – это ошибка при печати“ или „поучение“, а „страх смерти – это ошибка мышления“. На следующий вечер снова играли „Цензуру“, и артист, когда пришло время, с торжественным выражением лица возвестил во всеуслышание: „Страх смерти – это… напечатанная записка (Druckzettel)“. Артист приобрел безоговорочное признание у автора, одноактная пьеса ставилась много раз, однако понятие „ошибка мышления“ автор считал навсегда и окончательно уничтоженным».

Ранк[202] обратил внимание еще и на интересное соотношение «ошибочное действие и сновидение» (Zentralblatt für Psychoanalyse, 1912, II; Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, 1915, III), которое, однако, нельзя выяснить без обстоятельного анализа сна, примыкающего к ошибочному действию. Как-то раз во сне я видел в весьма пространном контексте, что потерял свой бумажник. Утром, одеваясь, я и в самом деле заметил его отсутствие. Забыл, что, готовясь накануне ко сну, вынул его из кармана брюк и положил на обычное место. Следовательно, забытое не было чужим для меня, – вероятнее всего, оно должно было обеспечить проявление бессознательных мыслей, готовых появиться в содержании сновидения[203].

Не стану утверждать, что эти случаи комбинированных ошибочных действий сообщили нам что-то новое, чего нельзя было узнать из единичных случаев. Однако смена их форм при сохранении одного и того же результата придает оттенок наглядности некоему проявлению воли, стремящейся к определенной цели, и гораздо энергичнее противостоит той точке зрения, что ошибочное действие есть нечто случайное и не нуждающееся в толковании. Нас может также удивить, что в этих примерах осознанному намерению в принципе не удается предотвратить результат подобного действия. Моему другу все же не удалось попасть на заседание бюро литературного объединения, а дама оказалась не способна расстаться с медалью. Тот неизвестный фактор, который противится подобным намерениям, находит какой-то другой путь, если ему преградили первый. Для преодоления неизвестного мотива требуется, конечно же, что-то другое: необходима психическая работа, доводящая до сознания этот неизвестный фактор.

XII

Детерминизм: воззрения на случайность и на суеверия

Обобщенным выводом из приведенных ранее отдельных анализов можно считать следующую точку зрения: определенные нарушения при отправлении наших психических функций – их количественное сходство еще предстоит определить точнее – и определенные, кажущиеся непреднамеренными действия оказываются при применении к ним психоаналитического метода исследования хорошо мотивированными и детерминированными неизвестными сознанию мотивами.

Для включения в подлежащий такому способу объяснения разряд явлений психическое ошибочное действие должно удовлетворять следующим требованиям:

а) ему нельзя выходить за известные границы, установленные нашим оценочным представлением и обозначенные словами «в пределах нормы»;

б) само по себе оно должно обладать свойствами внезапного и кратковременного расстройства. Необходимо, чтобы ранее оно совершалось без ошибок и мы считали себя способными в любой момент правильно совершить его. Если кто-то со стороны поправил нас, то сразу же мы должны признать его правоту и ошибочность собственного психического акта;

в) если мы вообще не улавливаем такие огрехи, то не сумеем ощутить в себе никаких мотивов для него, а будем вынуждены, не всегда успешно, объяснять их проявлением «невнимательности» или «случайности».

Таким образом, при уточнении наших знаний в этом разряде случаев забываний и заблуждений останутся оговорки, очитки, описки, захват не тех вещей и так называемые «случайные действия».