Психопатология обыденной жизни

22
18
20
22
24
26
28
30

«Я случайно присутствовал при том, как супружеская пара моих родственников постарше возрастом ужинала. Дама страдала желудочным заболеванием и должна была придерживаться строгой диеты. А мужу как раз подали жаркое, и он попросил горчицу у жены, которая не могла позволить себе подобную приправу. Та открыла шкаф, сунула туда руку и поставила на стол перед мужем бутылочку с желудочными каплями. Правда, между бочкообразной склянкой с горчицей и маленькой, похожей на каплю бутылочкой с лекарствами не было никакого сходства, чтобы объяснить промашку. Несмотря на это, жена заметила свой промах, лишь когда супруг с улыбкой обратил на это ее внимание. Смысл этого симптоматического действия не требует пояснений».

Превосходным примером, очень умело обработанным наблюдателем, я обязан д-ру Б. Даттнеру (Вена).

«Я обедаю с моим коллегой, философом, д-ром Х. в ресторане, и он рассказывает о несправедливостях при приеме на работу и попутно упоминает, что перед окончанием учебы устроился на работу секретарем посланника, или чрезвычайного и полномочного посла Чили. „Затем, однако, посол сменился, а вновь прибывшему я не понадобился“. И, произнеся эту последнюю фразу, он отправил кусок торта в рот, но при этом, вроде по неловкости, уронил нож. Я сразу понял скрытый смысл этого симптоматического действия и как бы случайно заметил этому не верящему в психоанализ коллеге: „Тут вы потеряли жирный кусок“. Он не понял, однако, что мои слова можно с равным успехом отнести и к его симптоматическому действию, и повторил с некой странной живостью, словно я прямо-таки предвосхитил ту самую его фразу, которую он произносит: „Да, действительно, это был жирный кусок, который я потерял“, а затем облегчил свою совесть подробнейшим описанием своего промаха, лишившего его этого хорошо оплачиваемого места.

Смысл символики симптоматического действия проясняется, если учитывать то, что коллега серьезно сомневался, рассказывать ли мне, человеку совсем не близкому, о своем щекотливом материальном положении, что в подобном случае вытесненная мысль рядится в одежды симптоматического действия, символически выражающего то, что должно было оставаться скрытым, а тем самым доставляет представителю бессознания облегчение».

Как остроумно может обставляться кажущееся ненамеренным выставление или удаление предметов, демонстрируют следующие примеры.

Д-р Б. Даттнер: «Один коллега наносил визит своей до сих пор почитаемой подруге юности впервые после ее вступления в брак. Он рассказывает об этом посещении и высказывает удивление по поводу того, что ему не удалось, как он намеревался, побыть у нее совсем недолго, но пришлось сильно задержаться. А затем сообщил о странном ошибочном действии, там совершенном. Муж этой подруги, участвовавший в беседе, стал искать спичечный коробок, который при приходе гостя совершенно определенно лежал на столе. Коллега даже поискал в своем портфеле, не „запрятал“ ли он его случайно туда, однако понапрасну. Спустя довольно продолжительное время он обнаружил его и в самом деле в своем кармане, при этом его поразило, что в коробке лежала только одна спичка. Через пару дней сновидение, упорно свидетельствовавшее о символическом значении спичечного коробка и о его интересе к подруге юности, подтвердило мое толкование: с помощью симптоматического действия коллега хотел заявить о своем приоритетном праве и исключительности своего обладания ею (наличие в коробке только одной спички)».

Д-р Ганс Закс: «Наша дочь особенно любила определенный торт. В этом факте невозможно усомниться, потому что это – единственное кушанье, которое она всегда отлично готовила. В одно из воскресений она принесла нам именно такой торт, поставила его на сервант, собрала использованные при последнем визите тарелки и столовые приборы и сложила их стопкой на блюдо, на котором принесла торт. Затем поместила его на верх этой стопки, вместо того чтобы поставить перед нами, и со всем этим исчезла на кухне. Сначала мы подумали, что она собралась что-то улучшить в торте, но поскольку назад она не вернулась, моя жена позвала ее и спросила: „Бетти, что-то случилось с тортом?“ Вопроса дочка не поняла: „С чего вы это взяли?“ Нам пришлось сначала предложить ей снова принести торт, который она приносила, уносила и где-то поставила, „даже не заметив этого“. Когда на следующий день, доедая остаток торта, мы напомнили ей об этом, моя жена заметила, что оставшаяся часть не стала меньше недоеденной накануне, а значит, девушка отказалась от заслуженной ею доли любимого лакомства. На вопрос, почему она не ела торт, дочь ответила, чуть смутившись, что у нее не было аппетита. Ее идущая из детства установка оба раза четко просматривается: во-первых, отсутствие в детстве чувства меры, что не позволяло ни с кем делить желанный объект, а кроме того, аналогичная детская реакция, смешанная с упрямством: если мне не предоставили его целиком, то оставьте его себе, мне в таком случае его совсем не хочется».

Случайные или симптоматические действия, свойственные отношениям между супругами, имеют зачастую самое серьезное значение и способны тех, кому нет никакого дела до психологии бессознательного, подвигнуть к вере в предзнаменования. Когда во время свадебного путешествия молодая супруга теряет обручальное кольцо, она считает это приметой дурного начала брака, хотя, скорее всего, куда-то его заложила и скоро опять найдет. Я знаком с одной дамой, теперь уже разведенной с мужем, которая при распоряжении своим имуществом часто подписывала документы девичьей фамилией за много лет до того, как снова стала ее носить. Однажды я был в гостях у пары молодоженов и слышал, как молодая жена со смехом рассказывала о приключившемся с ней происшествии, когда на следующий день после возвращения из свадебного путешествия она посетила, как когда-то, свою незамужнюю сестру, чтобы отправиться с ней за покупками, пока муж ходил по своим делам. Неожиданно ее внимание привлек какой-то господин на другой стороне улицы, и она, толкнув сестру, воскликнула: «Смотри-ка, ведь там идет господин Е.!» Она забыла, что этот господин уже несколько недель ее муж. У меня мороз пробежал по коже во время этого рассказа, но на соответствующий вывод из него я не решился. Эта короткая история вспомнилась мне лишь несколько лет спустя, после того как этот брак распался самым печальным образом.

Из заслуживающей интереса работы Мэдера, опубликованной в Цюрихе на французском языке, приведу следующее наблюдение, которое в равной мере заслуживает места в главе о «Забываниях»[176]:

«Одна дама недавно рассказала, что позабыла примерить подвенечное платье и вспомнила лишь в восемь вечера накануне свадьбы – ее отчаянно вызывала к себе портниха. Подобная деталь вполне доказывает, что невеста была не очень-то счастлива надеть подвенечное платье и старалась забыть сам этот болезненный образ. Теперь она… в разводе».

О знаменитой актрисе Элеоноре Дузе один мой друг, научившийся принимать во внимание приметы, рассказывал мне, что в одной из своих ролей она совершает симптоматическое действие, убедительно свидетельствующее, из каких глубоких истоков проистекает ее игра. Имеется в виду драма о супружеской неверности: у героини только что состоялось объяснение с мужем, и теперь она стоит в стороне, погруженная в раздумья, прежде чем к ней подойдет ее соблазнитель. В этот короткий промежуток времени она поигрывает обручальным кольцом на пальце – снимает его, чтобы снова надеть и опять снять. Так что на этот раз она уже созрела для встречи с другим мужчиной.

К этому[177] примыкает сообщение Т. Рейка о симптоматических действиях с перстнями.

«Нам известны симптоматические действия, которые совершают супруги, снимая и вновь надевая обручальные кольца. Ряд подобных действий произвел мой коллега М. Он получил от любимой им девушки кольцо в подарок с пояснением, что он не смеет потерять его, иначе она подумает, будто он ее разлюбил. В последнее время он стал проявлять повышенную тревогу из-за возможной потери кольца. Время от времени он снимал его, например, при умывании и потом долго не мог найти, куда его положил. Опуская письмо в почтовый ящик, он был не в силах подавить едва ощутимый страх, что может зацепиться кольцом за край ящика и оно упадет внутрь. И однажды так и в самом деле произошло. Письмо, которое в данном случае он отправлял, было его прощальным посланием прежней возлюбленной, перед которой он чувствовал себя виноватым. Одновременно в нем пробудилась тоска по этой женщине, что оказалось в противоречии с привязанностью к теперешнему объекту любви (Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, 1915, III).

На примере темы «Кольцо»[178] может еще раз сложиться впечатление, что психоаналитику трудно открыть что-то новое, не осознанное до него художником. В романе Фонтане «Vor dem Sturm» («Перед бурей») советник юстиции Тургани говорит во время игры в фанты: «Поверьте мне, уважаемые дамы, что глубочайшие тайны природы раскрываются путем передачи фантов». Среди примеров, с помощью которых он подтверждает свое заверение, один привлекает наше особое внимание: «Я вспоминаю одну находящуюся в весьма зрелом возрасте профессорскую жену, которая раз за разом снимала с пальца обручальное кольцо для передачи его в качестве фанта. Разрешите мне не описывать вам супружеское счастье этой семьи». Затем он продолжал: «В той же самой компании находился некий господин, который не ленился оставлять на хранение свой английский перочинный нож (десять лезвий из закаленной стали, да еще и со штопором) на юбке этой дамы, пока этот монстр с лезвиями, порвавший несколько шелковых платьев, не пропал накануне всеобщего разоружения».

Нас не удивит, что в таком случае объект с настолько богатым символическим смыслом, как кольцо, используется для весьма хитроумных ошибочных действий, хотя в отличие от колец для помолвки или обручения не обозначает эротическую привязанность. Д-р М. Кардос предоставил в мое распоряжение следующий пример аналогичного случая:

«Несколько лет назад со мной близко сошелся гораздо более молодой мужчина, разделявший мои духовные устремления и относящийся ко мне подобно ученику к своему учителю. При подходящем случае я подарил ему кольцо, а оно уже несколько раз давало ему повод для симптоматических, или ошибочных, действий, как только в наших отношениях обнаруживалось что-то вызывающее его неодобрение. Вскоре он рассказал мне об особенно памятном ему и прозрачном случае: как-то раз он пропустил еженедельно проходящую встречу, во время которой имел обыкновение видеться и беседовать со мной, потому что договоренность о свидании с одной молодой дамой показалась ему важнее. В последовавшую за этим первую половину дня он заметил – правда, лишь когда уже был далеко от дома, – что не надел на палец кольцо. По этому поводу он больше не беспокоился, поскольку предположил, что забыл его дома на ночном столике, куда клал каждый вечер, и найдет там после возвращения домой. Дома же он сразу заглянул туда, но напрасно, а потому начал обыскивать комнату, тоже без успеха. Наконец ему пришло в голову, что кольцо – как было уже один раз более года назад – положено в ларчик рядом с маленьким ножичком, который он носил обычно в кармане жилета. В итоге он предположил, что „по рассеянности“ спрятал кольцо вместе с ножичком. И точно, сунув руку в карман, он действительно нашел там искомое кольцо. „Обручальное кольцо в кармане жилета“ – это, как известно, способ хранения кольца, когда муж намерен обмануть жену, от которой его получил. Соответственно, чувство вины подвигает его сначала к самонаказанию („Ты больше не достоин носить это кольцо“), а во вторую очередь – к признанию своей неверности, правда, только в виде ошибочного действия без свидетелей. Лишь окольным путем с помощью рассказа об этом – что, впрочем, было предвидимо – это обернулось осознанием начинающейся маленькой „неверности“».

Мне известен также случай с одним пожилым господином, взявшим в жены совсем юную девушку и собиравшимся провести свадебную ночь не в путешествии, а в отеле большого города. Когда они прибыли в гостиницу, он с ужасом заметил, что у него нет бумажника, в котором находились все деньги, предназначенные на расходы по свадебному путешествию, то есть он этот бумажник то ли куда-то заложил, то ли потерял. Впрочем, удалось связаться со слугой, который нашел пропажу в ношеном пиджаке молодожена и принес в отель поджидающему его хозяину, вступившему, таким образом, в брак безденежным. В итоге на следующее утро ему удалось начать путешествие со своей юной супругой, но в течение ночи сам он, как и предвещали его опасения, оказался, как говорится, «несостоятельным».

Утешает возможность думать, что подобная «утрата» является результатом расширения круга «симптоматических действий» и, следовательно, по меньшей мере втайне желанна потерпевшему. Чаще всего это лишь следствие незначительной ценности утерянного предмета для его владельца, или затаенной антипатии владельца к самому предмету либо к лицу, от которого предмет был получен, или, наконец, склонность к его потере была перенесена на предмет благодаря символической связи мысли с другими и более важными объектами. Утрата более ценных вещей служит проявлению разнообразных побуждений: она призвана либо символически вывести на свет некую вытесненную мысль, то есть повторить напоминание, которое охотнее всего пропустили бы мимо ушей, либо же (и это скорее всего) она стремится принести жертву другим, темным силам судьбы, культ которых еще не угас даже среди нас.

Для пояснения последнего утверждения об утратах приведу несколько примеров.

Д-р Б. Даттнер: «Один коллега сообщает мне, что потерял свой механический карандаш, которым владел более двух лет и который из-за своих достоинств стал очень ценен для него. Анамнез выявил следующие обстоятельства дела: днем ранее этот коллега получил от шурина довольно неприятное письмо со следующей заключительной фразой: „Пока у меня нет ни желания, ни времени оказывать помощь твоему легкомыслию и твоей лени“. Эмоции, связанные с этим письмом, оказались настолько сильными, что на следующий день коллега „пожертвовал“ карандаш, подарок этого шурина, чтобы „не обременять свою совесть этим проявлением его милости“».