Психопатология обыденной жизни

2) На с. 135 я назвал отца Ганнибала Гасдрубалом. Это заблуждение меня особенно раздосадовало, зато значительно укрепило в понимании подобных ошибок. В истории Баркидов мало кто из читателей этой книги разбирается лучше ее автора, который совершил ошибку в тексте и проглядел ее в ходе трех корректур. Отца Ганнибала звали Гамилькар Барка, Гасдрубал – имя его брата, а также шурина и предшественника по командованию войсками.

3) На с. 177 и 264 я утверждаю, что Зевс кастрировал своего отца Кроноса и сверг его с трона. Однако это злодеяние я по ошибке[189] сдвинул на одно поколение богов в греческой мифологии. Его совершил Кронос в отношении своего отца Урана.

Как же в таком случае объяснить, что в этих местах память изменила мне, предоставив неверные сведения, тогда как в других случаях, в чем читатели легко могут убедиться, в моем распоряжении находился более давний и менее используемый материал? Вместе с тем как при трех тщательно прочитанных корректурах я не узрел эти ошибки, словно меня поразила слепота?

Гёте сказал о Лихтенберге: в том, по поводу чего он шутит, лежит, затаившись, проблема. Что-то подобное можно утверждать о приводимых здесь местах моей книги: там, где имеет место ошибка, за ней скрывается вытеснение. При анализе приводимых там сновидений я был вынужден из-за особенностей их тематики (на ней отобразились их главные идеи), с одной стороны, где-то обрывать анализ до его завершения, с другой – смягчать остроту некоторых деликатных деталей с помощью небольших искажений. Я не мог сделать ничего другого, да и не приходилось выбирать, если я вообще собирался приводить примеры и доказательства. Мое довольно стесненное положение вытекает закономерно еще и из специфики сновидений, стремящихся обеспечить проявление вытесненного, то есть неподходящего для осознания, материала. Несмотря на это, в психике, видимо, оставалось еще много такого, что могло шокировать более впечатлительные души. Искажение или замалчивание таких, продолжающих, как мне известно, существовать мыслей пока не удалось полностью осуществить. То, что я собирался подавить, добивалось – зачастую вопреки моей воле – доступа к моему восприятию и проявляло себя в нем в виде не замечаемых мной оплошностей. В основе всех трех приведенных примеров лежит, впрочем, одна и та же тема: заблуждения – это производные вытесненных мыслей, касающихся моего покойного отца. Теперь к примерам.

Относительно 1) Тот, кто на с. 266 прочитал описание анализируемого сновидения, знает – отчасти напрямую, отчасти может догадаться по намекам, – что я прекратил толкование на мыслях, содержащих нелицеприятную критику отца. Ведь если продолжить ход мыслей и воспоминаний, всплывает неприятная история, в которой некую роль играли книги и деловой партнер отца, носящий фамилию Марбург, то самое имя собственное, оглашение которого на одноименной станции разбудило меня. Этого господина Марбурга я собирался в процессе анализа утаить и от себя, и от читателей. Он отомстил за себя, вторгшись туда, где голос его не был слышен, а вот место рождения Шиллера из Марбаха превратилось в Марбург.

Относительно 2) Заблуждение, побудившее употребить имя Гасдрубал вместо Гамилькар, имя брата вместо имени отца, произошло из-за связи, ведущей от фантазий моих гимназических лет по поводу Ганнибала и от моего недовольства поведением отца в отношении «врагов нашего народа». Я мог бы продолжить историю и рассказать, как мое восприятие отца изменилось после поездки в Англию, где я ближе познакомился с моим живущим там сводным братом от предшествующего брака отца. У этого брата есть старший сын, мой одногодок. Мои фантазии о том, что изменилось бы, появись я на свет сыном не отца, а сводного брата, не находят, стало быть, препятствия с точки зрения соотношений возраста. Теперь в месте, где я оборвал анализ, эти подавленные фантазии исказили текст моей книги, вынудили меня поместить брата на место отца.

Относительно 3) Влиянию воспоминания о все том же брате я приписываю и очередную ошибку – перемещение злодеяния в мире греческих богов на одно поколение. Из советов моего брата один надолго врезался мне в память: «Что касается образа жизни, не забывай, – говорил он мне, – что ты принадлежишь не ко второму, а, по сути, к третьему поколению, считая от отца». В свои довольно поздние годы наш отец женился еще раз и в итоге был гораздо старше детей от второго брака. Обсуждаемую ошибку в книге я сделал именно там, где вел речь о чувстве уважения родителей и детей друг к другу.

Кроме того, несколько раз случалось так, что друзья и пациенты, о сновидениях которых я сообщал или на которых намекал при анализе снов, обращали мое внимание на то, что обстоятельства пережитых нами совместно событий излагались мною неточно: это опять были заблуждения с неверными фактическими данными. После исправления я пересмотрел отдельные случаи и еще раз убедился, что мои припоминания фактически неверны только там, где в ходе анализа я что-то намеренно искажал или скрывал. Да и в этом случае незамеченная ошибка – это опять-таки замена преднамеренного умолчания или вытеснения. От ошибок, подобных тем, что вызваны вытеснением, коренным образом отличаются ошибки иного рода, основанные действительно на незнании. Например, именно им объясняется то, что во время экскурсии в Вахау я был уверен, что посетил место проживания революционера Фишхофа. Общей для двух населенных пунктов была только фамилия: Эммерсдорф Фишхофа располагается в Каринтии, но второго поселения я не знал.

4) Еще одно постыдное, но и поучительное заблуждение – пример временного неведения, если можно так выразиться. Как-то раз один пациент напомнил мне об обещании дать ему две книги о Венеции – с их помощью он думал подготовиться к пасхальной поездке туда. «Я их уже отложил», – сказал я в ответ и пошел в свою библиотеку, чтобы принести их. По правде говоря, я забыл их отыскать, ибо был не особенно доволен этой поездкой пациента, в которой видел ненужное нарушение курса лечения и материальный ущерб для врача. Итак, после спешного осмотра библиотеки я держал в руках две книги, попавшиеся мне на глаза. Одна из них – «Венеция – средоточие искусства»; кроме нее, вроде бы у меня было еще и историческое сочинение из той же серии. Точно, вот оно: «Медичи»; беру его и несу к ожидающему меня пациенту, чтобы затем со смущением признать свою промашку. Ведь на самом-то деле я знал, что Медичи не имели ничего общего с Венецией, однако на минуту мне это показалось совсем не важным. Тут я обязан был соблюдать справедливость: поскольку я очень часто указывал пациенту на его собственные симптоматические действия, для спасения своей репутации в его глазах я должен был честно рассказать о моем державшемся в секрете неприятии его поездки.

В общем и целом приходится только удивляться, насколько тяга к истине у людей сильнее, чем обычно принято считать. Впрочем, вполне возможно, что результатом моих занятий психоанализом является то, что теперь я едва ли в состоянии лгать. Как только пытаюсь что-то исказить, то допускаю какую-либо оплошность или какое-нибудь ошибочное действие, в результате чего моя неискренность выдает себя как в этом, так и в ранее приводимых примерах.

Механизм заблуждения выглядит наименее устойчивым среди всех видов ошибочных действий, иначе говоря, наличие ошибки свидетельствует в самой общей форме о том, что соответствующей психической деятельности приходится бороться с каким-то мешающим ей влиянием, но при всем том характер ошибки не был детерминирован особенностью оставшейся в тени мысли. В этом месте мы приведем тем временем дополнение, что во многих простых случаях оговорок и описок следует допустить существование таких же обстоятельств. Каждый раз, когда мы совершаем оговорку или описку, мы вправе делать вывод о наличии помехи в виде психических процессов из-за пределов наших замыслов. Однако следует учитывать, что зачастую оговорки и описки придерживаются законов подобия, повышения удобства или тенденции к ускорению процессов без того, чтобы фактору, вызывающему помехи, удалось наложить свою печать на получающуюся вследствие оговорки или описки ошибку. Лишь подходящий языковой материал делает возможным детерминацию ошибки, а тем самым устанавливает и ее размер.

Чтобы не ссылаться исключительно на собственные заблуждения, приведу еще несколько примеров, которые, впрочем, можно было бы с тем же успехом включить в разряд оговорок или ошибочных захватываний предметов, но при равноценности этих видов ошибочных действий это можно считать несущественным.

5) Одному своему пациенту я запретил звонить по телефону возлюбленной, с которой он и сам собирался порвать: дело в том, что любой разговор требовал все новых усилий по отвыканию от нее. Ему следовало сообщить прощальные слова по поводу их отношений в письменном виде, невзирая на трудности с доставкой письма. При таких обстоятельствах он посетил меня около часа дня, чтобы сказать, что нашел способ обойти эти трудности и, кроме всего прочего, спросил, может ли он сослаться на мой авторитет в качестве врача. Около двух часов он занимался редактированием письма с сообщением о разрыве, но затем прервался и сказал присутствующей при этом матери: «Я совсем забыл спросить профессора, могу ли я в письме упомянуть его фамилию». Потом он спешит к телефону, просит соединить его и говорит в трубку: «Может ли господин профессор после обеда говорить по телефону?» В ответ прозвучал удивленный голос: «Адольф, ты что, с ума сошел?» – и как раз тот самый голос, который, если следовать моему запрету, он не должен был слышать! Он всего лишь «ошибся» и вместо номера врача назвал номер возлюбленной.

6) Одной молодой даме[190] нужно было нанести визит вышедшей недавно замуж подруге, живущей на улице Габсбургов. Она говорила об этом во время семейного обеда, но при этом допустила ошибку: ей вроде бы надо пойти в переулок Бабенбергеров. Другие сидящие за столом люди со смехом обратили внимание на незамеченную ею ошибку, или обмолвку, если кто-то предпочитает так говорить. Всего двумя днями раньше в Вене была провозглашена республика, черно-желтые цвета исчезли, а их место заняли цвета старой Восточной марки – красно-бело-красные, Габсбурги же были смещены; сказавшая об этом визите дама переместила это событие на адрес подруги. Впрочем, в Вене существует только одна довольно известная улица Бабенбергеров, однако ни один венец не назовет ее «переулком».

7) В одном дачном местечке школьный учитель, очень бедный, но весьма импозантный молодой мужчина, ухаживал за дочерью владельца загородного дома из большого города до тех пор, пока девушка страстно в него не влюбилась, а еще и подвигла свое семейство одобрить их брак, невзирая на имущественные и национальные различия. В один прекрасный день учитель пишет своему брату письмо, в котором сообщает: «Девчушка совсем не красавица, но довольно мила, и этого вполне достаточно. Однако решусь ли я жениться на еврейке, этого я тебе еще не могу сказать». Письмо попало в руки невесты и положило конец помолвке, тогда как в то же самое время брату приходилось удивляться адресованным ему излияниям любви. Мой информатор заверял меня, что в данном случае имела место ошибка, а не хитроумная уловка. Известен мне и еще один случай, когда дама, недовольная своим прежним врачом, но не желавшая отказывать ему напрямую, добилась этого, перепутав письма. По крайней мере, тут я могу ручаться, что это случилось в результате ошибки, а не благодаря осознанному использованию широко известного комедийного приема.

8) Брилл[191] рассказывает об одной даме, которая, осведомляясь у него о самочувствии общей знакомой, по ошибке назвала ту ее девичьей фамилией. Когда на это обратили ее внимание, ей пришлось признать, что она не любит мужа этой дамы и была очень недовольна ее замужеством.

9) Еще один случай заблуждения, который можно назвать и оговоркой: некий молодой отец обратился к чиновнику конторы по регистрации актов гражданского состояния с сообщением о рождении своей второй дочери. На вопрос, как назовут ребенка, он ответил: «Ханна». Однако от чиновника ему пришлось услышать: «У вас уже есть ребенок с таким именем. Нам придется сделать вывод, что эта вторая дочь вам вовсе не так желанна, как в свое время первая».

10) Добавлю[192] здесь несколько других наблюдений с подменой имен, которые с такими же основаниями можно было привести в других разделах книги. Некая дама является матерью трех дочерей, из которых две давно уже замужем, тогда как самая младшая еще поджидает своего суженого. Одна подруга дамы преподносила на свадьбах ее дочерей один и тот же подарок – дорогой серебряный чайный сервиз. Ныне об этом сервизе так часто ведут разговоры, что мать по ошибке называет его владелицей третью дочь. Очевидно, что это заблуждение выражает желание матери и последнюю дочь удачно выдать замуж. При этом она надеется на аналогичный свадебный подарок.

Так же легко толкуются случаи, когда какая-то мать путает имена своих дочерей, сыновей или зятьев.

11) Прекрасный и легко объяснимый пример упорной путаницы имен я позаимствовал из самонаблюдения некоего господина Й. Г. во время его пребывания в лечебнице: