– А кому же вы его дали? – спросила Офка.
– Тому, кто взял меня в полон.
– Они слова не держат, – прервала горячо Офка, – им тоже нет необходимости его сдерживать.
– Да, но рыцарское слово себе самому нужно сохранять, кто не хочет себя опорочить.
Офка посмотрела на него и села, указывая на табурет. Мещанка слушала разговор и удивлялась девушке с открытыми устами.
– Поможете мне в побеге? – спросила она.
– Я сделал бы это от всего сердца, если бы вас, как раньше, не любил, – отозвался Дингейм, – не могу вас выставлять на напрасную опасность. Что вы думаете? Скажите мне. Не лучше было бы отдать себя дяде и вернуться к матери.
Вскочив со стула, девушка заломила белые руки, опустив их.
– А! Да! Да… вернуться к матери, кудель прясть и песенки петь, и заплетать волосы, и улыбаться мазовецким медведям. А да! Да! – восклицала она. – Это было бы самым лучшем. Но я сестра, я принадлежу Ордену, я за него кровь должна отдать.
– И чем же эта кровь поможет? – спросил Дингейм.
– Там, где сто тысяч людей не сделают, там малый червь что-то может, когда Божья воля с ним.
Дингейм рассмеялся, а Офка возмутилась.
– Мне теперь не до матери, в Торунь нужно; они нападут на наш город и готовы его также забрать: Торунь не имеет той защиты, что Мариенбург.
– Ради милого Бога! – прервала, до сих пор слушающая в молчании, горожанка. – Что у вас в голове? Что же вы сумеете там, где столько и таких мужей, и такая мудрость и сила.
Офка, казалось, не слушает, не обращает внимания на слова мещанки; прохаживалась по комнате.
– Я попалась тут, как мышь в ловушку, – проговорила она задумчиво. – Я ехала из Мальборга в… не знаю сама куда… но у меня были приказы, было необходимо освободить Салцбаха; я вырвала было его из их рук… а тут меня это нападение в этом Морунге захватило.
– Ведь это знак, что вам следует отречься от всевозможных напрасных мыслей, – изрёк Дингейм, – и вернуться.
Офка топнула ножкой, чтобы он замолчал. Её мрачное лицо прояснилось, она улыбнулась, голос её смягчился.
– Мой граф, – воскликнула она, – дам тебе снова колечко; дай мне свободу.
– А с колечком сердце? – спросил Дингейм.