Едва оставив за собой последние дома, он увидел на стенах Брохоцкого, который, видно, высматривал его, и по той причине, что так долго не возвращался, думал, не сбежал ли он.
Вместе с ксендзом Яном они прогуливались вдоль барьера, а когда увидели Дингейма, пан Анджей издалека начал ему угрожать.
Парень, однако, шёл медленно, потому что голова его шла кругом от шума этих слов Офки, который он слышал, и верить им ему не хотелось. Знал он девушку раньше, но никогда её такой ревностной сестрой Ордена не видел. Он раздумывал, помогать ли ей в неразумном побеге, или донести о ней ксендзу Яну, чтобы увёз её к матери.
Последнее казалось ему более разумным, оттого что ему было жаль девушку, которую считал почти за полубезумную.
– У неё в голове помутилось, – говорил он себе, – и не удивительно; кто смотрел на этот бой, кто видел этот день, кто слышал грохот падающих тысяч и стенания стольких умирающих рыцарей, тот может сойти с ума. Что же слабое женское сердце и женский ум, который не видит завтра!
Думая так, он подъехал к воротам. Абель сидел среди солдат в наилучшем с ними согласии, из свежей соломы искусно плетя шляпу, а работу эту с большим интересом смотрели отдыхающие люди, восхищаясь её мастерством.
Вернувшись в замок, Дингейм скрылся, чтобы Брохоцкий не приступил сразу к расспросам, которых боялся и избегал, так как и лгать не любил, и правды поведать не желал. Он хотел подумать, что делать с собой и с Офкой. Её вид всю давнюю любовь его, немного остывшую, разжёг заново; он готов был для неё на всё и, взвешивая то, на что обезумевшая девушка хотела броситься, боялся за неё. Он также думал, что, отдавая её матери, получит себе её благодарность. С другой стороны он снова знал, что Офка, которая над ним, как над другими, насмехалась и издевалась, готова возненавидеть его, это бы уже ни мать, никто на свете преодолеть не был бы способен.
Сидя так у окна, он думал даже до вечера, а, так как пан Анджей имел много дел в замке, разглядывая свою добычу, потому что король ему всё подарил, ничего не припятствовало одинокому размышлению.
Лишь поздним вечером в комнату вошёл Абель, неся ему в миске что-то для еды. Молча поставил её на столе и удалился не сразу Привёл в порядок комнату, хотя не было в этом необходимости. Вспомнил Куно Дингейм, что ему у Абеля нужно попросить совета.
– Я был в городке, – сказал он.
– Гм? – рассмеялся, бросая быстрый взгляд, старый уродец, и широко раскрыл рот. – Красивый городок, не правда ли? Но что это в сравнении с Мальборгом, Торунью и Эльблонгом! Я знаю, что вы были, – добавил он, переминаясь по-своему с ноги на ноги, – и сидели долго, потому что видел, когда вы вышли и возвращались. Вам, должно быть, понравилось? Старый Павел имеет наилучший мёд, а старое франконское вино у Монха, а молодая красивая панна, что рыцарей охотно принимает… на рынке под венком на холме…
– Не был я ни на мёде, ни на вине, ни в голове у меня не было таких девушек, – ответил Куно.
– Прошу прощения, ибо это за молодыми ходит, – засмеялся Абель, – но где же вы были, потому что костёл и здесь имеете, а там днём он закрыт.
Куно посмотрел ему в глаза.
– Вы знаете, – проговорил он, – что я пленник, и что сражался для Ордена, которому несколько лет служу.
– А как же! Я сразу узнал, что вы не из Польши. Они иначе говорят и на конях сидят, – сказал Абель, приближаясь и бессцеремонно опираясь о стол.
– Мне сказали, что с вами можно о плохом деле посоветоваться, так как разум имеете.
Абель Гриб аж подскочил и, странно обернувшись, подошёл прямо к дверям.
– Гм! Гм! – крикнул он. – Из той бочки. Я имею разум! Я простой слуга, что на печи лежит; откуда у меня разум нашёлся?
Он положил руку на дверную ручку.