Казначей дал знак согласия.
– Лишь бы мы письма имели, деньги ожидают готовые, – добавил он, потрясая связкой ключей у ремня.
– Значит, дело закончено, – сказал Тара.
– Но мы должны видеть письма! – сказал магистр. – Дабы их силу мы могли оценить.
Тара и Шибор посмотрели друг на друга и пошептались; последний вышел из шатра.
– Иду, – сказал он у двери, – Петра Корцбога к королю отослать, а письма вам для прочтения принести. С чем же Корцбог отбудет?
– С войной! С войной! – крикнули толпы комтуров, поднимая руку. – Пусть объявит кровавую борьбу.
– Мы унизим этого гордого язычника, – воскликнул Швелборн, – с ним и с его родом ящериц борьба никогда не кончится; наконец нужно той гидре головы поотрезать до последнего. Ненавистное племя идолопоклонников без чести и веры!
Некоторые вторили Швелборну, иные молчали. Магистр беспокойно ходил. Через секунду вошли Шибор и Корцбог, неся шкатулку. Этого Корцборга крестоносцы, хоть должны были принять в лагере, равно как Шибора преследовали неприязненным взглядом. Был это человек незаметный с лица, но большого сердца, молчаливый и опытный; таким образом, он мало говорил и вмешивался, что увеличивало неприязнь к нему.
– Господин Пётр, – обратился к нему Шибор, – уже дольше вам тут ждать не придётся, на мир надежда пропала; итак, несите от нас королю слово сожаления, что мы ничего сделать не могли.
– Нет причин плакать! – шепнул Пётр.
Его улыбка и равнодушие до наивысшей степени возмутили крестоносцев, которые гонялись за ним гордыми глазами.
– Да, – воскликнул орденский маршал, приближаясь к шляхтичу. – Скажи своему королю, что мы несём ему войну, а с нами Бог!
Он указал на свой крест, вышитый на плаще.
Корцбог слегка поклонился, ничего не отвечая, и, преследуя глазами собравшихся, медленно вышел из шатра.
Венгерские паны остались уже только для получения обещанной платы, не вдаваясь больше ни в какие переговоры о мире. Тем внимательней стали при получении целой суммы, что для них будущее Ордена было достаточно сомнительным. Война, на какую собирались, обещала израсходовать огромные сокровища, о каких у крестоносцев рассказывали. Повсеместно в то время ходили вести, что одна из круглых башен Мальборгского замка была засыпана золотом, которое туда корками и мешками выгружали. Может, сами монахи распространяли эти новости для придания ещё более высокого понятия о мощи Ордена, чем она была на самом деле.
Вся старейшина, составленная из самых известных немецких родов, гордая, считающая себя представительницей мощной Империи и Христианства, недооценивала собранной толпы рыцарства, над которой насмехаться следовало для правил хорошего тона.
Только старцы, которые не раз уже испробовали битвы с Ягайлой и Витольдом, некоторые пограничные комтуры, лучше знающие Польшу, были другого убеждения. Венде, комтур гневский, имел за собой много других; но те все предпочитали молчать, чтобы обвинению в трусости не подвергаться.
Второго дня, когда Шибор из Шиборжич собирался принять обещанные деньги, около полудня вбежал один из братьев с сияющим лицом и начал панов венгерских просить, чтобы шли в шатёр великого магистра, так как тот хочет сообщить им интересную новость. Поведав это, он ушёл, словно избегал, не желая больше подвергаться допросу.
Сильно удивлённые, поспешили Тара и Шибор к не слишком отдалённому шатру магистра, к которому так же в ту минуту поспешно притекли комтуры, будто позванные также. Когда вошли, у входа застали совсем невзрачную фигуру с шапкой в руке. Был это мужчина в сером кубраке, обуви, длиной до колен, при бедном мечике, худой, бледный, с длинной шеей, удлинённым сморщенным лицом и лысой головой. С виду его можно было принять за поляка, кем он и был в действительности; звали его Корбач и достаточно о нём сказать, что служил крестоносцам доносчиком, и не он один в тех обязанностях оставался, потому что их было так же больше, как пруссаков в услугах польских. Также Пётр Свинка, хорунжий Добжинский, перед самой войной пошёл к крестоносцам и боролся с ними против своих, из личной мести, которой искал. Корбач стоял у двери, когда вошли венгры.