За Ханком увидели в спешке летящего Дерслава Влостовского Окшу.
– А много их там? – повторил король, обращаясь к нему.
– Я видел две хоругви!
На этом, однако, не было конца, увидел третьего, который сообщал о пяти хоругвиях, четвёртый ещё больше, другие, в конце концов, поведали, что вся сила крестоносцев в боевом порядке стоит, готовая к битве! Ягайло выслушал их, перекрестился и вошёл в часовню. Ксендз Бартош стоял как раз у алтаря и святая месса началась.
Том II
Крестоносцы уже были на расстоянии около девяти стай от польского лагеря, когда их предупредили стражи… и Ханко побежал к королю. В мгновение ока распространилась новость по всему войску: враг здесь! И в мгновение ока начали люди, хоть не было ещё команды, строиться к бою. Челядь, повлезав на деревья, которые росли в поле, могла видеть с них лучше, не только шишаки и флаги, из-за кустов и зарослей выглядывающие, но целые доспехи, строи и таборы, которые стояли под деревней Грюнвальд.
Литовское войско на правом крыле сам Витольд немедленно расставил, не дожидаясь приказов, и велел ему продвинуться немного вперёд для наиболее выгодной позиции. Зиндрам Машковский бежал к своим хоругвям. Одни, которые по причине жары расстегнули доспехи, другие, которые их везли и несли, начали, как можно спешно их надевать. Много копий было на возах, следовательно, и за ними спешил, кто верил в Бога, потому что все имели великое мужество для встречи с немцами, а также чрезмерную охоту и нетерпение.
Дивным чудом среди этой спешки путаницы не поднималось, а неприятель, который заранее пришёл на позицию и раньше был в готовности, если бы в это время на неподготовленных и почти неведающих о нём, ударил, несомненно, нанёс бы поражение. Но в лагере крестоносцев было тихо: неподвижные ряды ждали. Ягайловы же войска, хоть очень шибко начали собираться под поднятые хоругви, не имели приказа для движения вперёд.
Король, вошедши в часовню, спокойно слушал святую мессу, которую ксендз Бартош отправлял её с великой горячностью духа. Двое вооружённых придворных короля прислуживали на мессе. В глубине шатра стояли писари, духовный и несколько старшин, неотходящих от короля; прибегали остатки рядов и ленивых торопили к спешке.
На лице короля не было видно ничего, кроме серьёзности, какую выражала минута, которую все считали решительной; он был немного бледен, имел мрачное чело, сложил руки и, казалось, горячо молится духом, хоть уста его не двигались.
При возбуждении упал король на колени и головой дотронулся даже до земли. Ксендз как раз, подняв потир, держал его в руках, когда прибежал Витольд в гремящих доспехах и приблизился к Ягайле.
– Брат! – воскликнул он. – Великое время! Выходи! Следует обсудить, нужно ударить: если дадим им первыми начать, беда нам, сгинем.
– Дай мне помолиться! – ответил Ягайло. – Начало дня принадлежит Богу.
Витольд, постояв минуту, нетерпеливый, выбежал. Перед шатром стояла вся военная рада, кроме Зиндрама.
– На милость Бога! – вскричал Шафранец. – А уже достаточно было бы богослужения. Время платит, время теряет! Короля силой нужно бы вытянуть из часовни, по той причине, что есть о чём другом подумать. В любую минуту могут ударить.
– Король не выйдёт из часовни, пока мессу не дослушает, – воскликнул Витольд, – никакая сила его не возьмёт; это напрасно.
Шафранец пожал плечами.
– Также, как теперь с молитвой, будет с битвой, – прервал Збигнев из Бжезия, – мы думаем о том, чтобы король не подвергался опасности. Его следует окружить воинами и не отпускать, ибо потом его удержать будет трудно, когда раз пустится в бой, а не его дело – биться, только приказывать.
– Да, главных следует беречь, – возгласил подканцлер, – всё предвидеть. Кто же знает, как битва сложится?
– По-людски учинилось, что разум диктовал, – молвил маршалек, – есть расставленные по дороге отряды и кони, на случай несчастья, чтобы хоть король целым вышел, пока мы грудью заслонять его будем.