Жизнь за океаном

И совесть ясна как полудня свет;

Все зрит всевидящий Царь славы –

И мыслей тайных пред Ним нет!

Восстань, душа, и с хором сил небесных,

Немолчно славящих Творца,

Прославь и ты в тонах словесных

Тебе жизнь давшего Отца!

И, действительно, пение это скорее сливалось с пением хора небесных сил, чем с пением земли. Земля не слышала этого пения; его слышал только беспредельный океан, да расстилающееся над ним еще более беспредельное небо, куда всецело устремлены были помыслы поющих. Священнодействующий капитан корабля прочитал еще несколько псалмов и молитв, причём чтение было антифонное, т. е. один стих прочитывал капитан, а следующий хором произносили остальные молящиеся. Богослужение было заключено хвалебными пением 100-го псалма (по англ. Библии) в его стихотворном переложении. По окончании пения капитан встал с своего места и поздравил пассажиров с праздником, а также с благополучным переплытием большей половины океанского пути, на что, конечно, пассажиры ответили соответствующими поздравлениями и выражениями признательности почтенному начальнику за его искусное управление кораблем.

Праздничное воскресное настроение разлилось по всему нашему мирку: все как-то смотрели бодрее и были сообщительнее, дети веселее играли и бегали на палубе, солнце ярче светило на горизонте, и синие волны ласковее журчали за бортом. Такую нравственно-живительную силу имеет религия – даже в таком до последней степени незатейливом и простом богослужении, каким была наша воскресная служба. Тем не менее, как гласит летописный альбом компании, бывали не раз случаи, что против отправления этого воскресного богослужения на корабле делались возражения со стороны людей, не признающих религии, и некоторые из капитанов, ввиду правила, предписывающего им полнейшее уважение к личности пассажиров, действительно колебались в этом отношении и готовы были отменить богослужение. Но теперь возможность эта вполне устранена. Почтенная компания, ничего не жалеющая для удовлетворения самых прихотливых желаний своих пассажиров, в отношении богослужения поставила строгое, не допускающее исключений правило: непременно каждое воскресенье во время плавания совершать божественную службу, и капитанам на случай новых возражений предписано просто ссылаться на это правило, для них обязательное. Нельзя не отдать честь почтенной компании, показавшей в себе этим решительным шагом не только глубокую религиозность, но и высокую справедливость. В самом деле, странно было бы из-за праздных бахвальственных возражений единичных неверов отменять прекрасный христианский обычай и лишать религиозного утешения на море целые сотни пассажиров, – именно там, где душа более всего жаждет молитвы, как это прекрасно и сильно выражено в известной русской пословице.

Остальные дни плавания, при великолепной погоде, не представляли ничего особенного. Только заметно было, как с приближением к материку возрастали веселость и оживление в обществе пассажиров: все, очевидно, соскучились по матушке-земле и теперь радовались скорому свиданью с ней. Последней обед на корабле был настоящим банкетом: говорились поздравительные речи и пелись заздравные гимны, раздавались крики – ура, гейда! Капитану во многих речах принесена была публичная благодарность от всех пассажиров, в ответ на что он также сказал великолепную и остроумную речь; вызвавшую нескончаемые возгласы одобрения и восторгов. Один из пассажиров между прочим предложил воспользоваться благоприятным случаем «вспомнить бесприютных детей наших (разумеется английских) бравых моряков и принести посильную жертву в ливерпульское общество попечения о них», и ответом на этот призыв раздался дружный звон суверенов и долларов, бросавшихся на обносимые тарелки. Мне, единственному русскому человеку в этом почти исключительно английском обществе, трудно было выгородить себя от общего увлечения благородным порывом, и я также вложил свою ничтожную лепту в пользу детей «бравых моряков», которых по политическим отношениям должен бы считать врагами. Но сказано –"любите врагов ваших!..» И нельзя, впрочем, не любить таких врагов, особенно тому, кто был с ними на море. Любо было смотреть на этих бравых молодцов, когда они при страшных порывах ветра, не дававших возможности стоять на палубе, как белки рыскали по мачтам и снастям и на сигнальные свистки только весело покрикивали: all right – «все исправно!»

В среду 14-го – 26-го ноября уже с утра вдали стали вырезываться изводы очертания земли – некоторых прибрежных островов. Пассажиры с биноклями в руках и с радостным трепетом в сердце приветствовали землю. В 3 часа пополудни мы были уже на почве «Нового Света», в столице его – Нью-Йорке.

Так совершился один из многих переездов чрез Атлантический океан. Общее впечатление от пройденного океанского пути то, что гений человеческий окончательно победил страшную естественную преграду на пути из «Старого Света» в «Новый». Дедушка-океан смирился пред этим гением и теперь служит уже не разделителем, а соединителем двух миров. И путь, в каких-нибудь десять дней переносящий вас из Европы в совершенно новый мир – Америку, служит одним из неопровержимых доказательств неземной мощи человеческого духа. В нем видится исполнение заповеди Творца, давшего человеку господство над природой, и лежит еще таких завоеваний в ней, о каких даже не снилось смелым мечтателям.

За океаном

I. Нью-Йορк

Ворота в Новый Свет – Пристань и первый впечатления. – День благодарения. – Общий вид города и достопримечательности. – Черты религиозности. –Янки – новый израиль. – Страшная весть с родины и богослужение в русской церкви.

14 ноября около 2 часов дня океанский пароход «Скифия» приблизился к берегам Нового Света. Великолепный залив при ясной почти летней погоде представлял очаровательную картину. По тихим водам его во всех направлениях скользили парусные суда и пароходы, по холмистым берегам в живописном беспорядке ютились в тенистых рощах дачи и загородные помещения. К самому материку залив сузился и пред кораблем открылись лишь узкие ворота внутрь материка –стесненное горами устье реки Гудсона. Стальные жерла пушек выглядывали из-за береговых брустверов и как церберы сторожили вход в Новый Свет. За устьем открылась прелестная панорама целой плеяды городов с Нью-Йорком в центре. С напряженным вниманием пассажиры всматривались в величественную панораму, а она по мере приближения парохода более и более расширялась. Для меня вся эта картина почему-то удивительно напоминала панораму, открывающуюся при входе в Петербург со стороны Финского залива. Только берега здесь несколько выше, а также красно-коричневый цвет зданий отдавал чем-то совсем не русским и разрушал иллюзию. Гудсон, стесненный при устье горами, к Нью–Йорку расширяется и представляет величественную площадь воды, кипящую необыкновенною жизнью и движением. Пароходы всевозможных видов и величин – от крохотного карлика до океанского исполина и трёхэтажной громады пароходов так называемого у нас на Волге «американского типа» – разреживали эту площадь по всем направлениям, и разноголосый свист их – от высочайшего режущего сопрано до густо ревущей и потрясающей воздух октавы – представлял для непривычного уха страшно раздирательный концерт. Еще за несколько верст до пристани к «Скифии» стали один за другим подбегать необыкновенно быстрые маленькие пароходы, на ходу ловко прицеплялись к ней, набрасывали сходню и корреспонденты местных газет буквально на лету хватали интересные для них новости и газеты, привезенные из Европы, и опять быстро мчались в город, обгоняя друг друга. Пароходы различных торговых и промышленных фирм также роем кружились около «Скифии», прицеплялись к ней и, сделав нужные справки, также мчались в город. На пристани между тем нас ожидала густая масса народа, в которой бесчисленные руки махали платками, приветствуя пассажиров. Впереди толпы резко выдавались высокие шляпы с бляхами и длиннополые кафтаны с золотыми пуговицами полицейских чиновников. Таким образом берег Нового Света имел совсем не тот вид, в каком он представился первому европейцу, ступившему на него. Большая сходня дала возможность буквально ступить на американскую почву.

Итак, я был в стране, подаренной человечеству великим Колумбом, – в стране, где богиня свободы, по общему представлению, основала себе могущественное царство! Расхаживая по громадному доку, я под влиянием такого представления прежде и более всего старался отыскать и уловить черты пресловутой свободы, но – их не было видно. Масса, как и везде, делилась на богатых и бедных, а следовательно свободных и несвободных; а черные сыны африканских пустынь, исполняющие тяжелую поденщину, не только напоминали о недавнем полном варварском рабстве, процветавшем здесь под знаменем богини свободы, но красноречиво давали знать, что это рабство в экономической форме существует и теперь. Полисмены, загородившее дорогу к выходу и приглашавшее к осмотру багажа, и таможенные чиновники, немилосердно тормошившие багажные вещи, с непонятною подозрительностью раскапывая все уголки, окончательно отбили охоту думать о богине свободы. Нет, богиня! Чтобы основать царство свободы, недостаточно перенести его за моря и океаны; его надо основать в сердце людей. Надо познать истину: только она освободит!

Стемнело уже, когда я мог свободно выйти на открытый воздух. Тут прилично одетый господин предложил свои услуги отвести меня в своей карете за недорогую плату в ближайший отель. Я обрадовался, конечно, но – радость моя была не продолжительна: свободный янки обманул неопытного иностранца во всех пунктах. Карета его оказалась скверной колымагой, дорога к отелю растянулась версты на три, и недорогая плата обратилась в два доллара (по курсу более четырех рублей). Сочетание «свободы и обмана» режущим диссонансом отдалось в моей душе, но доллары все-таки нужно было заплатить. В отеле встретил меня франтовски одетый «цветной джентльмен»5 и с добродушно осклабленною черною физиономией поднял меня на машине на один из этажей и проводил до комнаты. Здесь я мог успокоиться от долговременного пути. Недорогая комната была довольно хорошо обставлена; на столе лежала в хорошем переплете книга. Я развернул ее: это была «святая Библия». Недоумевая, как она попала сюда, я спросил прислуживавшего цветного джентльмена, и он объяснил, что «святая Библия» у них в отеле находится в каждом номере и что об этом заботится американское библейское общество, которое распространяет св. книги в подобных заведениях даром. Одно это сообщение заставило меня забыть и простить первые не совсем приятные впечатления в Америке. Великою, должно быть, нравственною и религиозною силою обладает этот народ, когда он дает возможность существованию среди себя такого свободного, поддерживаемого исключительно доброхотными даяниями, общества, которое может даром раздавать десятки и сотни тысяч библий.

Поутру можно было осмотреться в городе. Отель, оказалось, находился в одной из лучших частей города и выходил на великолепный сквер, окруженный величественными зданиями. Направо высилось солидное здание городской думы, увенчанное башнею и американским одноглавым орлом; налево красовались дворцы американских газет – высочайшие здания с башнями и флагами; против них расположился колоссальный почтамт – наподобие дворца; по противоположной стороне сквера проходила главная улица города – Бродвей; далее остроконечными шпицами указывали к небу готические башни нескольких церквей. Народ массами двигался по улицам, вострые мальчуганы шмыгали между ними с кипами газет; вагоны конно-железных дорог непрерывными караванами тянулись по нескольким параллельным линиям. В одном углу народ поднимался по лестницам на какую-то странную решетчатую площадку, укрепленную высокими столбами над улицей. Пыхтение паровоза и грохот поезда объяснили в чем дело. Это так называемая воздушная железная дорога. Построение ее представляет едва ли не самый оригинальный образчик демонической изобретательности американского ума. Это почти в буквальном смысле воздушная железная дорога, так как она идет по решетчатым полотнам, по-видимому, весьма легкой постройки, поддерживаемым изредка стоящими железными столбами. Обыкновенно она идет в две линии по правой и по левой стороне улиц, а на главных станциях в четыре и более, так что сеть их покрывает всю улицу, давая лишь слабый просвет к небу. За пять центов или американских копеек вы можете проехать весь город из конца в конец. Впрочем, надо попривыкнуть к американской головоломной суматохе, чтобы спокойно пользоваться подобным удовольствием. Я, живя в Нью-Йорке, долго не мог спокойно выносить грохот несущегося над моей головой поезда и постоянно боязливо оглядывался на него.

Эта воздушная дорога своею чудовищною грандиозностью далеко оставляет за собой поразившую меня на первый раз лондонскую железную дорогу, перебегающую чрез улицы. В Лондоне может соперничать с нею в этом отношении разве подземная дорога, идущая под городом – в мрачной утробе этого мрачного современного Вавилона.