Пляска Бледных

22
18
20
22
24
26
28
30

Он уже назначил ей встречу: три часа дня, кафе «Кристалл», которое они так любили по молодости — невдалеке от парка Шевченко. Он уже давно там не был, уже год как, так что — чем не повод туда наведаться.

Созвонился с ней. Она удивилась столь быстрой реакции, но на встречу — согласилась. Условились встретиться на Университете, погулять, а там — как она сказала, — видно будет.

К назначенному часу он стоял на выходе, ведущем на парковую аллею, в сторону памятника Тарасу Григорьевичу.

В парадной форме и фуражке, сидел на лавочке, курил. Мимо проходили люди, которые и рады были бы что-то сказать в адрес его внешности, но большой Старый Пёс в ногах офицера, а еще серьёзный задумчивый взгляд явно давали понять, что с молодым человеком шутки плохи, а статьи, запрещающей определённого толка внешний вид, в Конституции ещё не прописали.

Три часа пополудни, жара медленно сходила на нет. Как обычно, вальяжно раскинувшись на скамье, Клаус курил и смотрел на безмятежное синее небо, и на душе было легко, хорошо. Харьков казался вечным, как никогда. Серый и тусклый, почти чёрно-белый, как в немом кино — и этим хороший. Этот город застыл, остановился в развитии, и если и расширялся, то лишь вглубь себя, приумножая всё то, чем уже был полон. Школьники пили пиво на бордюрах, курили, о чём-то болтали. Абитуриенты с мамашами метались по улицам с попытками досдать ещё не поданные документы — ВУЗов-то полным-полно, нужно всюду успеть, чтоб ещё неопределившийся с жизнью ребёнок растерялся в ней ещё больше.

Мужчина посмотрел в сторону метро — вот и Руслана.

В тёмных брюках и белой блузке с длинными рукавами.

Завитые светлые кудри, румяная, с яркой помадой и подведёнными глазами.

Серьги-кольца, небольшая подвеска поверх скромного выреза воротника, в сапожках, и аккуратная сумка через плечо. Даже не скажешь, что студентка ещё. С виду — деловая женщина, зажиточная, уже, наверное, при семье.

Клаус покачал головой, стряхивая пепел на дорожные плиты, поднялся, пошёл навстречу.

— Ого, — удивилась девушка, глядя на собаку, что шла подле её знакомого. — Красивый.

Старый Пёс смиренно осел, посмотрел на неё, поднял лапу. Сам Клаус стоял почти по стойке «смирно», с тёплой полуулыбкой.

Женщина приняла «рукопожатие» зверя, сдержанно поздоровалась с мужчиной.

— Пойдём? — спросила, кивнув в сторону площади.

Клаус кивнул, и пара двинулась в сторону кафе. Чуть дальше, уже в парке, на лавочках сидела группа ребят. В рваных джинсах, тёмных футболках, с мешками в ногах и с гитарой. Пили пиво и играли, курили и пели.

— …Мой дед был врагом народа, — хрипло тянул музыкант в окружении товарищей, которые, кивая, стояли вокруг него. — А отец — офицером внутренних дел…

Клаус и Руслана переглянулись. Та улыбнулась, но согласилась остановиться в сторонке.

Хорошая песня, старая. Навевала воспоминания о дворах и подъездах, о сером небе в стылое осеннее утро, о запуганных жизнью родителях. Клаус помнил, как они вот так же с товарищами, ещё на кассетном магнитофоне, на квартире, ставили её. Тринадцать лет прошло — и ничего не изменилось.

— …Ну а я — уцелел, хоть и долго болел, — продолжал играющий, — но мать меня просит, чтоб я песен не пел…

Кудрявая короткая стрижка, шрам на щеке, насквозь прокуренный голос, нашивка «Цой жив» на плече. Сразу видно — из старых.