Алина любила дождь. Он всегда навевал тоску — приятную и тягучую меланхолию. Да и, в конечном итоге, она-то знала, что дождь не может длиться вечно. Приблудная птица не даст солгать.
Выражение лица Малеуса изменилось. Он повернул голову, смотря вдаль, в сторону парковой аллеи, что была вниз по улице. На какой-то момент даже перестал курить.
Алина удивлённо взглянула в указанном направлении: сквозь свинцовую пелену проливного дождя, опустив руки в карманы плотного темного плаща, к пабу приближался мужчина. Глядя себе под ноги, он мерно шёл по улице, казалось, игнорируя происходящее вокруг.
Военная фуражка и кожаные сапоги идеально дополняли образ странного незнакомца. Подойдя ко входу в паб, он остановился под дождем, поднимая тяжёлый взгляд. Глаза — ясные, но печальные, потерянные. На губах — скорбная полуулыбка. Какое-то время он смотрел на прикрытую дверь заведения, потом — на пару, стоящую под навесом.
— Эффектно, — похвалила его девушка.
— Раньше здесь был цирюльник, — вздохнул незнакомец. — Я любил захаживать к нему на рюмку шнапса, — он прошел под навес и присел у стены около Малеуса.
— Раньше — это ж насколько? — спросил тот, искоса смотря на мужчину.
— В сорок втором ещё, — ответил тот, закуривая. — Классный был тип, душевный. Жаль только, что еврей. Он знал толк и в стрижке, и в выпивке.
Молодые люди обменялись многозначительными взглядами. Алина натянуто усмехнулась.
— Ну, шнапс здесь всё ещё подают, — протянула она. — А ты что же, прям из тех времён к нам пришёл?
— Можно сказать и так, — тихо хмыкнул, продолжая курить. — Можно и так.
Малеус кинул окурок в урну и ушел в бар, бросив прощальный взгляд в сторону девушки. Та поняла намёк: «ещё увидимся», кивнула ему.
Теперь она осталась одна с этим странным.
Повисло напряжённое молчание, разбавленное гулким шумом ливня.
Пролетарский синий «Бонд», чуть-чуть резкий, с дымом заводов — и всё то же тонкое «Собрание» смешались напряжённой повесткой дня.
Алина опустилась у стены напротив потерянного фрица, окинула его изучающим взглядом.
Молчит, дымит, смотря в пустоту.
Зрачки не расширены, дышит ровно, речь — вполне связная.
Не обдолбанный, трезвый, а всё равно с ним явно что-то не так. Выглядит совсем грустным, затерянным — да, именно это слово, именно так.
— Кто ты? — спросила поэтесса, чуть склонив голову.