Этот прикол действует на всех. Лицо Виктора становится белым, как его зубы, а они такие безупречные, что я чуть не ослеп, когда он впервые мне улыбнулся. Ирис успокаивает мужика: «Он пошутил!» – и добровольный помощник звонко хохочет:
– Да я понял, понял!
Я спускаюсь первым – не из джентльменства, просто хочу побыстрее сделать дело. Ненавижу подвалы и подземелья, боюсь попасть в ловушку и умереть, задохнувшись без кислорода. Это один из худших кошмаров, терзающих меня с детства. В другом за мной гонятся, а я бегу на месте и не могу издать ни звука. В интернате над моей кроватью висел ловец снов[33], который Манон сделала своими руками. Несколько недель я спал без грез. Не знаю, что сработало, «ловец» или тот факт, что кто-то любящий позаботился обо мне. Я оставил его в интернате, когда уходил, решил, что кошмарам будет нечего делать в моей новой жизни. Я ошибся. Они вышли на мой след.
Я приготовил ключ заранее и отпер дверь без задержки. Подвал оказался маленьким, все вещи Жанны были покрыты простынями от пыли. Ирис приподняла одну из них и сказала:
– Жанна велела искать у правой стены.
Мы увидели деревянные стеллажи.
– Швейная машинка здесь. Картонные коробки тоже. Еще должен быть рабочий столик. Нашел? – спрашивает она.
Я понятия не имею, о чем она, но делаю вид, что ищу, протягиваю руку, сдергиваю простыню с предмета у противоположной стены и вздрагиваю от окрика.
– Тео, не трогай! Жанне вряд ли понравился бы обыск, который ты решил учинить из чистого любопытства. Ищи справа!
Я пытаюсь вернуть простыню на место, но она падает на пол, и мы успеваем увидеть детскую кроватку и лежащего в ней большого светло-коричневого плюшевого медведя.
39
Ирис
Я впервые иду по Парижу не на работу и не за покупками. Гуляю – безо всякой цели, ради собственного удовольствия. Удаляюсь от своего убежища, покидаю зону комфорта, и у меня кружится голова. Слишком много людей вокруг, незнакомые лица, движущиеся тела. Раньше я обожала толпу, живую жизнь людей в движении. Мои родители жили в Бордо, в одном из домов, стоявших в окружении виноградников. Мама часто ездила в центр на работу, и я всегда умоляла ее взять меня с собой, так сильно хотела «увидеть мир». Когда мы с Мел, Мари и Гаель подросли, стали кататься на автобусе до площади Гамбетты, чтобы послушать CD в
Жереми не рос в Ла-Рошели, он переехал из родного Прованса и безуспешно пытался «акклиматизироваться» в Авейроне, Нижнем Рейне и Луаре-Атлантике. Я восхищалась его чувством свободы, так сильно отличавшимся от моей неспособности оторваться от близких. Переселяясь к нему, я опасалась тишины, потому что его дом стоял в отдалении от оживленных мест, за высоким деревянным забором. Моя мать часто повторяла, что супружеская жизнь – это череда компромиссов, и я подумала: «Ладно, пусть этот будет первым».
Я смотрю на силуэты, наблюдаю за походкой людей, вглядываюсь в лица. Толпа, еще вчера дружелюбная, теперь, кажется, настроена враждебно. Опасность может таиться под вон той шляпой или за тем зонтиком, в проезжающей мимо машине или на другой стороне улицы. Я ускоряю шаг – ни за что не сдамся, не позволю страху и дальше управлять мной. Я слишком давно прячусь в коконе, иду «рядом» со своей жизнью. Вхожу в парк, читаю на указателе «Сквер Батиньоль», сажусь на первую же скамейку и жду, когда успокоится сердце. В сумке подает признаки жизни телефон – неизвестный номер. Ничего удивительного, у меня в «контактах» есть только мама, Жанна и мое агентство, через которое меня нанимают. Жду, когда вызов попадет на голосовую почту, но абонент не сдается, телефон звонит снова, сердце застревает в горле, я в полном отчаянии… Через несколько секунд наступает тишина, и хриплый вибро дает знать: «Сообщение оставлено…» Голос собеседника прогоняет страх, и я перезваниваю.
– Привет, Клеман.
– Как ты? Говори как есть.
Я целый час рассказываю брату все, о чем молчала, чтобы не расстраивать его. И защитить Жереми. Я не хотела, чтобы о нем плохо думали. Мой брат – один из немногих, кто никогда в нем не сомневался. Я опасалась его реакции, когда сказала, что уезжаю в Ла-Рошель, но он поддержал меня и подбодрил, чтобы смягчить боль, причиненную смертью нашего отца. Я тысячу раз хотела позвонить Клеману – и тысячу раз не звонила, потому что была старшей сестрой, защищавшей его на переменах в школьном дворе, покрывала прогулы, не находила себе места, когда он не возвращался вовремя. Я знала, что сам Клеман не позвонит, ему больше нравится общение в Инстаграме[35], поэтому установила приложение и создала аккаунт. Клеман – путешественник. В детстве он засыпал, любуясь горящим торшером-глобусом, а в восемнадцать лет, сдав по настоянию родителей бакалавриатский экзамен, отправился открывать мир с лучшим другом-рюкзаком на спине. Год спустя он вернулся. Мама надеялась, что ее любимый сын утолил жажду открытий, но это было только начало. Вот уже десять лет я чаще вижу его на фотографиях, чем живьем, зато он уже покоряет заокеанские земли. В Инстаграме* больше ста тысяч подписчиков ждут его съемок северного сияния, российских гор, прозрачных озерных вод и песчаных бурь.
– Откуда у тебя мой номер?
– Мама дала.