Она молчит.
– Мама! Скажи, что нет.
– Ну милая, ну детка, тебе в кои веки попался милый молодой человек! Он очень нравился твоему отцу, не забыла?
Я нажимаю на кнопку и швыряю телефон через всю комнату, меня обуревают ярость и страх. Я знала, что мама переполошится, но не думала, что из-за него. Она все еще относится ко мне как к ребенку, нуждающемуся в защите, не способному принимать разумные решения и не имеющему трезвых суждений ни по какому поводу. Мама считает: «Я взрослая, мне виднее…»
Иду на кухню через гостиную и вижу занятую шитьем Жанну.
– Ничего не случилось? – спрашивает она. – Я не шпионила, но крики слышала.
– Поговорила с мамой. Она сводит меня с ума.
Жанна улыбается.
– Я из-за моей иногда слетала с катушек. Мать, как никто, умеет надавить на болевые точки. Через несколько лет ты сама будешь доводить сына до исступления!
– Уже! Он так барахтается, как будто хочет сбежать!
Жанна улыбается, но я замечаю тень тревоги в ее глазах.
– Тебе больно?
– Нет, странно. Неприятны только пинки по ребрам. Хочешь посмотреть?
Предложение явно застает Жанну врасплох, и я мысленно обзываю себя идиоткой.
– Прости, не подумала…
– Я хочу! – перебивает меня Жанна и встает.
Я ложусь на диван – в таком положении мой младенец активничает вовсю – и задираю свитер, обнажив натянувшуюся, как на барабане, кожу. Несколько минут мы ждем, когда ребенок подаст признаки жизни.
– Вот так всегда: ночью, когда хочется спать, он решает, что матка – это трамплин, а днем затихает, если я хочу его сфотографировать.
– Будет тем еще шутником, – комментирует Жанна. – Можно?
Я киваю, она кладет ладонь рядом с пупком. Мы обе взволнованны.