— Ты всех их знаешь?
— А что тут знать? Над нами всего четырнадцать маршрутов.
Макс повернулся и приподнялся на локте. Маргарета лежала, заложив свободную руку под голову; её профиль красиво высвечивало закатное солнце. Майку она поправила как-то не до конца, и в вырез кокетливо выглядывала чёткая линия загара.
Кожа на груди у неё была светлая-светлая, нежная, а ветвистая молния венки казалась зеленоватой и какой-то уязвимой.
Граница загара спряталась в тени, — Маргарета подняла руку, чтобы ткнуть пальцем куда-то в горизонт:
— Вон ещё один. Грузовой, в Сан-Нодо. Дважды в день летает сейчас, у них ещё в начале июня оползнем повредило железку…
Макс смутно помнил, где находится Сан-Нодо. Что-то горное, там, кажется, ведут добычу… Макс не смог сообразить, чего. Если дорога была одна, — наверное им невесело там, даже если дракон летает дважды в день…
Думать о драконах и страдальцах из Сан-Нодо было тяжело. Вместо этого думалось о Маргарете, её коже, маленьких сильных ручках, губах, которые она сейчас, паразитка, кусает…
Небо темнело. Крыша ещё отдавала накопленное тепло, а после одиночных комаров-лазутчиков из-под защиты леса потянулись их многочисленные собратья. А ведь Макс ещё не все вещи затащил обратно на станцию, по-хорошему там стоило бы перебрать хлам, работы осталось ещё пару часов.
Ещё Макс никак не мог сообразить, не завалялись ли где-нибудь в его сумке презервативы. И эта трагическая неопределённость наполняла его душу неизбывной тревожной печалью.
Маргарета тем временем потянулась, глянула на него лукаво, показала язык. И привстала:
— Пойдём в душ? Пока вода не остыла.
Вода не то чтобы «не остыла» — скорее, она не нагревалась изначально, день был облачный и не сказать чтобы жаркий, даже двор просох не до конца.
Душ вышел бодрящий. Маргарета как следует промыла волосы, с силой потёрла стоптанные пятки и подмышки, выключила воду и намылилась вся целиком, торопливо облилась. Замоталась в свежую простыню, разобрала пряди пальцами, потом ещё раз, и ещё. Добежала до порожка станции, отряхнула ноги, облила их из ковшика. Прикусила костяшку пальца — перестаралась, зашипела и затрясла рукой.
Вместо знакомой пустоты, в которой ни за что не цеплялся глаз, во дворе были теперь бардак и разруха. Макс обещал вернуть всё на место, но, конечно, не вернул: громада ящиков высилась у стены, какие-то вещи валялись кучей под навесом, залезая на стоящие вплотную табуретки. Дождём совсем не пахло, но утро наверняка будет влажным, всё отсыреет…
Оно и было всё конечно — не то чтобы в идеальном состоянии. Так что какая, вообще говоря, разница? Даже если к станции снова, как было в начале мая, выйдут еноты, они разве что растащат тряпьё. Да и давненько их не было видно.
Привычная станция стала вдруг совсем чужой. Всё встало с ног на голову. Меньше месяца назад Маргарета была… да что там: Маргареты не было, вместо неё по неизменному крошечному пятачку бродили её тени, всегда знающие своё место и своё дело.
Теперь пятачок вдруг расширился, на станции появился живой человек, и этот живой человек разрушил всю рутину и весь привычный быт. И Маргарета хотела бы на него рассердиться, но почему-то не получалось.
Быть живой — неприятно по большей части. Больно, страшно, тревожно. Но быть тенью — тоже ведь ничего хорошего?
ebooksa