Вор

– Зуен? Эта краснолицая?

Лика кивнула.

– Не понимаю. – Шор смахнул пот и воскликнул: – Лика!

Он откинул волосы с её лба и потрясённо опустил руки.

– Знака нет. – Он обвёл взглядом пленников. – Ни у кого! Нас поят водой каждый день, а знаков нет! Я пытался от него избавиться столько времени, я…

Шор запнулся.

– Вода.

– Что?

– Вода. Мы пьём не ту воду, понимаешь? Не из источника в храме. Поэтому знак не светится. Я думал, что знак – это что-то живое, что может сиять, как светлячки или океанские огоньки. Я думал, если долго не пить, это убьёт их и я смогу избавиться от знака… ты спасла мне жизнь не зря.

– Потом поблагодаришь, – перебила Лика. – Ты хочешь не просто пить, а именно ту воду?

– Получается, что так.

– Шор… О богиня, Шор! Ты был в эль-Туне несколько лет, а я нет… Шор, поэтому тебя лихорадит… Айнэ, они ждут…

– Пока мы очистимся. – Шор посмотрел на Лику и тут же сообразил. Он порывисто обнял её и прошептал: – Не бойся, я вытащу нас отсюда, я успею! Посмотри, у них ещё много пленников в тех клетках. Не бойся, не плачь, не плачь, проклятье, проклятье!

Шор прижал её к себе ещё крепче.

Вода в эль-Туне была как наркотик. Ещё одна ловушка для беглецов: как бы далеко они ни ушли, жажда голубой воды из источника вернула бы их обратно. Айнэ это знали. Они ждали, пока тела пленников очистятся от скверны, чтобы не заболеть самим.

А Лика уже не хотела пить.

«Принц Севир и отец города Стефан возвратятся в Илассет к празднику Перерождения».

Послание лежало у Элезарет на коленях. Его отправили по негласному закону этикета: нужно было предупредить рейну о возвращении сына и мужа, хотя она и так знала, что они вернутся к перелому зимы. Стефан не останется под первой ветвью, хотя это было бы разумно – переждать самые морозные и опасные дни под защитой замковых стен. Но в тяжёлое время Илассет нуждался в отце города, а третья ветвь – в принце. Но не в Севире. И уж тем более не в Сироре. Поэтому Стефан, поглощённый идеей о новом сыне, не оставит рейну в покое, пока не получит счастливое известие о её положении.

Уже через пару дней после того, как Стефан покинул столицу, Элезарет поняла, что не отправит такое письмо. Удача снова отвернулась от неё. Оставалось только провести время с пользой и вдоволь насытиться правлением.

Снежный туман осыпался белым крошевом, заметая улицы Илассета. В редкие ясные дни снег таял, а затем сковывал дороги, дома и деревья коркой льда. Люди болели, поскальзывались, ломая руки и ноги. У костоправов прибавилось работы. Как и у могильщиков: многие бродяги один за другим замерзали в подворотнях. Храм не справлялся с очередью страждущих, поэтому Элезарет приказала открыть горячие кухни. Беднякам раздавали похлёбку, а тем, кто согласится работать – сбивать сосульки с крыш, скалывать лёд и посыпать дороги песком, – обещали ещё и тёплую ночёвку в старых казармах. Стефан такое не одобрил бы, но теми постройками никто не пользовался, они простаивали и ветшали. Элезарет велела расчистить там всё, навезти дров и выдать каждому работнику тёплое покрывало. Ей надоело видеть вмёрзшие в лёд трупы. Правда, пришлось повысить жалование солдатам, дабы те приглядывали, чтобы работники не отлынивали и честно отрабатывали кров.