Вор

Да, они ждут, что рейна казнит убийцу мужа, казнит причастного к похищению её сына – принца третьей ветви. Как жена и мать может поступить милосердно в этой ситуации? Только если она точно знает, что бесценный невиновен. Если у народа появится хоть малейшее сомнение, власть рейны Элезарет продержится недолго.

Она подняла руку и сделала указательным пальцем несколько круговых движений, будто вызывала маленький ураган. Палач кивнул и начал раздувать меха, чтобы пламя получилось жарким и взметнулось как можно выше.

– Это слишком быстро, тебе не кажется? – спросил Джарт. Он продолжил улыбаться, хотя глаза сузились от недовольства. Он предвкушал долгую, мучительную экзекуцию.

– Достаточно, – отрезала Элезарет.

Бесценный пытался вырваться. Будь у него возможность, он бы с радостью отгрыз себе руки и ноги, лишь бы оторваться от железного столба. Элезарет не видела его лица, и это немного радовало.

Вдруг на помост вышла группа отрицателей. Джарт ещё раз улыбнулся рейне и присоединился к ним. Они выстроились в линию, и их длинные тени вытянулись по доскам и закрыли Элезарет, будто перед ней выросла стена. Она успела заметить, как другие фигуры в белых плащах несли к костру какие-то серые свёртки, стянутые верёвками. Сначала она подумала, что это какое-то подношение или просто дополнительные поленья, но свёртки явно были слишком велики. И только когда пламя зашипело и стало черным, а в воздухе ещё сильнее запахло горелым мясом, рейна поняла, что отрицатели молились Двуликой, наблюдая за тем, как в огне сгорали тела послушниц и хранителей.

Ребёнок внутри шевельнулся, как будто испуганно. Элезарет, не в силах больше терпеть страх, сжала кольцо с чёрной жемчужиной – и внезапно ушла мыслями в спасительную пустоту тёмного дара.

Балла скрывалась от кары отрицателей дольше всех. Лабиринты храма она знала получше молитв, ведь его перестраивали, когда она была ещё девочкой и с другими послушницами лазила по всем закуткам. Она надёжно хранила в памяти потайные двери, ходы и подземные тоннели, но с каждым днём шансы на побег таяли. Надо было бежать при первой возможности, в обитель священной веры – в четвёртую ветвь. Зря Балла не послушала Софур: уж эта лиса заранее почуяла неладное. Да только Балла надеялась, что Стефан не допустит произвола. Теперь отец города был мёртв, а на его земле правили богохульники и душегубы. Сначала тайно, затем в открытую они заманивали служителей храма в свои ряды. Будь Балла моложе, она бы могла изобразить повиновение, но в старости каждая мысль отражалась в морщинах на лице, а душа противилась одному виду белых капюшонов. Из уважаемой старшей послушницы она превратилась в крысу, мечущуюся в грязных коридорах. Три недели ей удавалось скрываться, без сна и отдыха. Но постепенно тишина подземелий сменилась эхом шагов и разговоров, а на развилках замелькали отблески факелов. Когда припасы закончились, Балла осознала, что её время вышло.

От неё ничего не останется. Балла была всё равно что безымянной: оставь она шкатулку в мире, та исчезла бы сразу после смерти своей хозяйки, и вряд ли кто запомнил бы старую послушницу. Это печалило Баллу больше всего – то, что её имя забудут.

Быть может, это наказание богини за то, что Балла вы́резала страницы из Слова? Быть может, не стоило злиться на маленькую бесценную девочку? Но Балла же потом привела к ней мать! Разве это не искупление…

Янтарная флейта вдруг стала очень тяжёлой в кармане платья. Балла сжала чужой дар сухой ладонью. Всё это наказание. За гордыню, за жадность, за обиду. Конечно, она прогневала Двуликую одним только недовольным взглядом на маленький бесполезный дар. Яблоко!

– Надо было посадить все семена! Разросся бы сад – хоть что-то, – пробормотала Балла. Кругом она оказалась неправа: не так использовала дар, плохо поступила с бесценной, непростительно обошлась с её матерью. Но кое-что она ещё могла попробовать исправить.

Балла прокралась мимо песенной к священному дубу. Когда она взобралась по извилистым, переплетённым корням к нижним веткам, позади послышался окрик. Её заметили! Балла хотела спрятать флейту в кроне, надеясь, что у неё получится залезть так высоко, но старое тело было неповоротливым и медленным. Сил хватило, чтобы просунуть флейту между узловатых тонких веток.

Когда Баллу схватили и потащили вниз, она бросила под ноги оставшиеся семена своего дара, чтобы они не сгорели в огне.

Когда на площади зазвучала молитва отрицателей, лёгкий ветерок пошевелил ветви старого дуба, и из флейты вылетела одна-единственная едва слышимая нота.

В этот же момент на дубе распустились первые листья.

Интерлюдия. Четвёртая ветвь

Воздух Шентара пропитался смогом. Горящие корабли, словно упавшие звёзды, освещали воды Шёлкового моря. Иногда из ниоткуда появлялись тучи, и горизонт застилал дождь. Значит, принцесса Хасандра в очередной раз использовала дар, чтобы потушить бушующее пламя. Новые взрывы раздавались будто далёкий гром. Флот пятой ветви закрывал вход в залив Шентара, но в последний бой вступать не спешил. По слухам, Эрон и Доран придумали, как разделить и разбить варваров. И сейчас шла подготовка к наступлению.

Софур накинула неудобный капюшон и пошла в песенную. Остатки хранителей и послушников уже который день собирались вечерами и молили Двуликую защитить от напасти, поразить варваров, утопить, сжечь, что-то там ещё – Софур никак не могла запомнить бесконечную вереницу слов. Смысла в них она не видела. Не сегодня, так завтра эти обряды могли прекратить или придумать новые. И пусть отрицатели не прошлись по Шентару, как вырезали неверных в Илассете, но белые одежды они носить не стеснялись. Принц Адлар, судя по всему, особо не сопротивлялся идее отречься от бесценных. За стенами столицы расположилась половина армии пятой ветви, а отрицатели привезли с собой не только угрозы, но и железное золото. Софур казалось, что храм Двуликой обзавёлся ещё и дарами, но это была лишь догадка.

Что ж, нельзя сказать, что её побег вышел напрасным. В Илассете её ждали, скорее всего, унизительная работа, голод и насилие, а здесь Софур продолжала нести службу богине, только теперь одежды носила не серые, а белые. Вот и вся разница.