Вор

Софур знала, как себя вести, что и кому говорить, а в мысли ей никто залезть не мог. Она знала, что можно просить у богини, а чего не стоит. Всё же ритуалы, молитвы и обряды придумали люди. Какая разница, какие из них соблюдать? А бесценные были из той же плоти и крови, они точно так же лгали, наверняка и убивали и уж точно не являлись ни святыми, ни детьми богини, иначе как бы она допустила такое обращение? Они умели открывать шкатулки, что, разумеется, потрясало и вызывало чувство благоговения и зависти, но почему-то никто не поклонялся, например, ювелирам по железному золоту, акробатам и ныряльщикам за жемчугом, хотя те тоже делали то, чего большинство наречённых не умели. Ещё одно искусство, ещё один талант; может, все эти таланты божественного происхождения, откуда людям знать?

Вот прочитать бы Истинное Слово, Первое Слово, написанное богиней! Тогда можно было бы говорить о правде.

Софур заняла место в песенной, встала на колени. Тут находилось человек пятьдесят: в таком хоре голосов никто и не заметит, что одного не хватает. Главное, не заснуть.

Началась молитва – заунывная, скучная и бессмысленная. Чёрные стены храма блестели, словно стеклянные, а по золотым жилам будто бежала золотая кровь. Софур от нечего делать считала короткие всполохи света.

«Один. Два. Три.

Четыре.

Да, пусть закончится война и варвары сгинут в пучине бездонной, да-да.

Пять.

И всякий, кто осквернит имя Двуликой, будет проклят вовеки – это что-то новенькое.

Шесть.

Как убраться из Шентара? Не очень хочется быть так близко к боевым действиям. Если варвары высадятся на берегу четвёртой ветви, останется только надеяться, что смерть будет быстрой. Раздобыть бы яд, да где его взять в священном городе? Сейчас опасно искать подобные вещи: решат ещё, что отрицателей потравить захотела. Раньше хоть на пристани можно было найти нужного человека и купить что хочешь. Все разбежались, крысы трусливые.

Это сколько уже? Семь?

Не хватало ещё, чтобы отправили отпевать утопленников, фу. С другой стороны, на берег могло вынести что-то полезное. Не одни же военные корабли топят, торговые наверняка тоже. Камешек какой драгоценный, колечко, а свезёт, так и что поценнее выкинет. Рискнуть или нет?

Во… восемь? Где восемь?»

Софур заморгала. Золотая жилка застыла и потускнела. Софур потрогала жилку ногтем и ощутила жуткий холод. Сломалась она, что ли?

Софур оглядела стены храма:

«Быть такого не может, чтобы свет Двуликой угас. А нет, вон, светятся, бьются. Показалось. Задремала, наверно. Надеюсь, что не храпела! Ох, лишь бы никто не заметил».

Интерлюдия. Пятая ветвь

Моря всегда были опасными. Романтические представления о бескрайних просторах, скором богатстве и новых землях размазывались по палубе потом, соплями и рвотой. А в такие неспокойные времена – ещё и кровью.

Капитан Сарос вёл корабль к дому. Война – это всегда кровь. Кровь и дерьмо. Торговцы, кроме тех, что сотрудничали с армией Ародана, собрали вещички и ретировались. Господа закрылись на своих островках или бежали вглубь континента. В море теперь было не встретить и паршивой шхуны. Никто не рисковал даже рыбачить, боясь привлечь внимание варваров. «Плывите мимо, тут никого нет», – говорили пустые берега. И даже не причалишь: знай обольют маслом в ночи и подожгут. Нет, надёжнее рабовладельческого острова места не было. Все подтягивались сейчас туда, чтобы перевести дух, залатать корабли и дать команде отдохнуть, напиться да девок потискать. После увиденного побоища в Шёлковом море на матросах лица не было. Все таращились в темноту до слепоты, боясь увидеть в тумане очертания варварской ладьи или корабля-призрака с выпотрошенными трюмами. Мальчишка в вороньем гнезде чуть не лишился ума, когда над палубой пролетела Птица. Сарос называл её Птицей, чтобы не накликать беду. Команда же называла тварь Крушителем, Морским Душегубом, Бестией – да как только не называла, всё одно: она налетала на корабль, сжимала в когтях, поднимала до облаков и сбрасывала вниз подобно тому, как хищные птицы разбивают черепа убитых зверьков. Тёмный дар, не иначе. Откуда он появился у варваров, почему их слушался?