Лика бросилась к источнику. Жажда была невыносимой. Кое-как, на четвереньках протискиваясь между людьми, Лика дотянулась до спасительной воды. Ей было плевать, что там мыли грязные ноги, что рядом пил мужчина со струпьями на лице. Лика окунула руки по локти в воду. Она хотела зачерпнуть полную горсть, позабыв, что правой кисти больше нет. Культя отозвалась пульсирующей болью, заставив стиснуть зубы. Лика набрала в левую ладонь воды и едва не лишилась сознания, когда влага наполнила рот. Лика пила и пила, жалея, что не может залезть в источник целиком. Она бы долго-долго плавала, чтобы каждую клеточку сухой, потрескавшейся кожи больше не стягивали смертельные пальцы жажды.
Вечером, когда храм закрыл двери, Лика пошла на поиски еды. К счастью, почти на каждом доме рос степной вьюн – сухая, но съедобная трава. Лика видела, как нищие обрывали её и ели. Помимо этого, повсюду ползали ящерицы и песчаные сверчки. Ушлые мальчишки охотились на крысюков, а взрослые по ночам уходили в степь и под утро возвращались с добычей: гигантскими ядохвостами и, если повезёт, каменноголовыми быками. Эти хищные животные растапливали собственные жиры, поэтому не страдали от жажды. Жаль было, что люди не умели так же.
Когда на следующий день Лика снова пришла в храм, отрицатель прогнал её. Она кричала, что знака больше нет и можно пройти, но страж был непреклонен. Он достал изогнутый меч и показал Лике отражение.
Знак снова был на месте.
– Раз дыва дня! Дыва! Пшла!
Отрицатель толкнул Лику, и та скатилась по ступенькам храма. Она разбила колени и локти, только зажившая культя засочилась кровью. Когда Лика поднялась, то увидела, что некоторые люди смотрели на неё с сочувствием.
«Раз в два дня».
До Лики дошёл смысл сказанных слов. Ужас накатил на неё, затмив весь мир. Остался только храм Двуликой и страшные слова: можно пить из источника раз в два дня.
Ей не сбежать из города, не вернуться домой. Всё, что теперь было важно, – это как добыть воду.
Сонная трава отлично снимала боль. Какие бы синяки ни оставляла беззубая плеть, после трёх капель снадобья можно было откинуться на спинку стула или ночью спать на спине. От десяти капель немели ноги, а язык становился вялым. Пятнадцати хватало на то, чтобы усыпить больного и проделать операцию, вроде вправления сломанной кости. От тридцати можно было не проснуться.
Как и у любого лекарства, эффект сонной травы со временем уменьшался.
Севир отсчитал две дюжины капель и, закусив губу, добавил ещё одну. Он лежал на боку. Спина горела. С неё будто бы содрали кожу, а на голое мясо вылили щёлочь. Принц поднёс чашу ко рту, задержал дыхание и выпил одним глотком. Желудок подкатил к горлу, но Севир уже привычно подавил тошноту. Горечь, казалось, сжимала корень языка в тисках. Севир отбросил чашу и стал ждать, прислушиваясь к малейшим ощущениям.
«Уже действует или кажется? Вот, ещё немного, вроде бы боль отступает… Да? Нет. Спать нельзя ни в коем случае. Иначе наутро меня обнаружит служанка в луже из мочи и рвоты. И лучше бы мёртвым», – кисло думал он, сжимая и разжимая пальцы ног. Под кожей поползли знакомые колючки.
Веки отяжелели. Взгляд устремился на горящую свечу. Огонёк больно слепил, но и не давал незаметно заснуть.
«Не спать, не спать, не спать! Как говорится, убежать от правды можно, только умерев. Даже тёмный лик богини не поддерживает лжецов. Наречённые посланы в мир, чтобы в нём не осталось тайн. Какая прекрасная затея! Двуликая, а ты не чувствуешь здесь иронию? Если ты не любишь тайны, то зачем даёшь закрытые шкатулки?»
Севир моргнул и в это краткое мгновение вроде бы увидел себя со стороны. Пришлось как следует тряхнуть головой. Сон накатывал лавиной, как будто весь снежный туман сполз с горных вершин и похоронил Севира под собой.
Конечно же, отец узнал, кто приложил руку к исчезновению бесценной Лики Пейран. Севир дал себе слово выяснить, кто проболтался. Под пытками или нет, но у этого «кого-то» хватило то ли ума, то ли трусости не выдавать подробностей. Отец не обладал достаточным умом, чтобы хотя бы предположить, что? Севир приказал сделать с бесценной. Стефан был в ярости, несомненно, синяк во всю спину служил тому подтверждением, однако ни про отрицателей, ни про маленькую месть Севира отец так и не узнал.
Ворам отрубают руку. Справедливое наказание для той, что оставила Севира без дара. Точнее, лишила возможности этот дар хоть как-то получить.
Он сложил ладони и достал шкатулку. Соединить части вместе не составило труда. Как будто после открытия из неё вылетела загадка, и теперь это была просто детская игрушка. Первое время Севир думал: а не сжечь ли шкатулку светлому лику назло? Люди чаще всего хранили шкатулки открытыми, кто на полке в доме, кто в пустоте, некоторые даже использовали, считая их отличной заменой тайникам. Вот был бы плевок богине: на, посмотри, не больно-то мне и дорога шкатулка.
«Да будь она хоть трижды божественной, что толку, если ты в неё ничего не положила? Думаешь, буду трепетно хранить, пылинки сдувать? Обойдёшься!»