Ругательства Моник потонули в звоне бьющегося стекла. По комнате прокатилась волна едкого химического запаха. Затем раздался грохот, леса́ не выдержали надругательства. Дальнейшее Женя не видела, потому что взметнувшийся от свечей огонь парализовал её волю и тело, разум заволокло чёрным дымом, вонью горелой плоти и палёных волос… Она пятилась, пока не упёрлась спиной в стену, и в беспамятстве осела на пол.
– Эжени! Эжени! – Слова с трудом пробивались в сознание, а потом резкая боль в щеке заставила её распахнуть глаза. Перед ней нависало лицо Моник в обрамлении сизого дыма, аккуратно очерченные губы открывались, произнося её имя. Потёкшая тушь делала побледневшую француженку похожей на несчастного Пьеро. Позади неё бушевало зарево, щёлкая и шипя. Сбоку из кучи сваленных мешков и штукатурных смесей глухо завыл Мрак.
– Пошли, Эжени! Надо убираться отсюда!
Громкий хлопок заставил Моник испуганно вскрикнуть и сжаться в комок, а парализованная ужасом Женя даже не шевельнулась.
– Пожар… – прошептала она чуть слышно, но Моник услышала.
– Да, твою мать, пожар! Мы горим! – заорала она на неё. – Вставай! Какого чёрта ты расселась?!
Новая пощёчина хлёстко обожгла скулу. У двери снова что-то громыхнуло, взрываясь, заглушая грязную ругань француженки.
– А кот? – тупо спросила Женя, силясь совладать с вязкими, как кисель, мыслями. – Мы не можем его бросить.
– Да пошёл этот блохас… – Моник зашлась хриплым кашлем.
Она схватила первый попавшийся под руку мешок, размахнулась, целясь в окно.
– Нет, не надо, – прошептала Женя, прикрывая голову.
– Дверь заблокировало! – огрызнулась Моник. – Я не планирую тут подохнуть!
Стекло градом осыпалось на улицу и на пол, а пламя взметнулось выше и жадно взревело, поглотив ворвавшийся в комнату кислород. Моник вскрикнула и отшатнулась в сторону, прикрывая голову одной рукой, а второй задрала блузку и приложила ткань к лицу.
Даже её оголившийся живот был идеальным – узкая талия, ни грамма жира и слегка проступающие контуры пресса.
Женя отстранённо подумала, что с таким мышцами она наверняка сможет легко родить…
– Эжени! Чёрт бы тебя побрал! Очнись!
Моник потянула её вверх, и Женя встала, опираясь на стену. Каменная поверхность утратила привычную прохладу, набирая в себя жар. Француженка по-деловому выглянула наружу и осмотрела подоконник.
– Там есть небольшой выступ. Далеко не уйти, но мы продержимся до приезда пожарных. Лезь первая!
Женя бросила взгляд в окно. Внизу толпились постояльцы, кто-то звонил по телефону, несколько женщин в ужасе зажимали рты ладонями. Кажется, мимо пробежал Люк. Она перевела взгляд с Моник на дверной проём, объятый пламенем, и истерически расхохоталась, еле соображая от ужаса и паники. Вторя ей, кот среди мешков снова глухо взвыл.
Огонь жадно лизал пентаграмму, смаковал шипящий воск свечей и, поднимаясь кверху, полз по деревянным стойкам и косякам проёма; пожирал дощатые леса́, сваленные переломанной грудой; раскалял стеклянные банки, заставляя их громко лопаться и рассыпаться взрывом осколков.