Луна костяной волшебницы

Одива проводит рукой по костям благодати на своем ожерелье и хмурится.

– О каком именно кулоне ты говоришь? Из кости медведя или ската? Ведь и тот и другой помогают мне в этом.

– Я имела в виду другой кулон – из птичьего черепа, который вы прячете в вырезе платья.

Одива замирает. А весь румянец, что появился на ее щеках, исчезает в мгновение ока.

– Идите вперед, – говорит она следовавшим за нами Перевозчицам. В ее голосе слышится напряжение, хотя она старательно удерживает на лице спокойную улыбку. – Мы встретимся с вами дома.

Чтобы пропустить остальных, Одива сходит с тропинки и обхватывает себя руками. Проходя мимо, Пернелль бросает на меня любопытствующий взгляд. А Мориль сжимает руку. Я в ответ пожимаю плечами, будто не понимаю, о чем matrone захотела со мной поговорить наедине. Словно не я еще пару мгновений назад обвинила ее в том, что она владеет дополнительной костью благодати. А ведь их у нее уже пять. И шестая – это оскорбление богов и покушение на святость жизни животного. Но когда Перевозчицы отходят подальше, а Одива вновь поворачивается ко мне, я чувствую, как начинают дрожать руки и ноги. Выражение ее лица пугающе спокойное и терпеливое.

– Это не кость благодати. – Одива достает спрятанный кулон, и рубин в птичьем клюве начинает сверкать в свете солнечных лучей. – Это подарок от моего возлюбленного.

Я удивленно приоткрываю рот. А затем внимательно разглядываю череп. Черный клюв чуть меньше, чем у ворона, но чуть толще, чем у грачей.

– Зачем ваш amouré подарил вам череп вороны?

Она улыбается мне, отчего кожу на голове начинает покалывать от беспокойства.

– Вижу, ничего не ускользает от твоего внимания, Сабина. – Ее эполеты из перьев шелестят, когда она пожимает плечами. – Полагаю, любимый сделал это, так как знал, насколько мне нравятся кости.

– Вы не прятали их от него?

Меня учили, что Леуррессы должны спрятать свои кости благодати, пока год живут со своим amouré.

– Он был необыкновенным. И принял меня такой, какая я есть. Любил меня без всякого страха.

Я вновь смотрю на рубин. Видимо, к тому же он оказался богат и явно обладал огромным влиянием, раз смог совладать с Одивой.

– Но почему тогда вы храните его подарок в секрете? Аилессе бы хотелось знать, что ее отец…

– Хватит говорить об Аилессе, – перебивает Одива.

Я отшатываюсь назад, напуганная этой вспышкой злости. А она вновь прячет череп вороны в вырез платья.

– Некоторые вещи не любят огласки, Сабина. Любовь священна. Это слишком личное чувство.

Я в недоумении смотрю на нее. Еще минуту назад она первой упомянула Аилессу. Но теперь от теплоты Одивы не осталось и следа. И вдруг я вспоминаю о ее словах, которые она сказала после того, как я убила козодоя. Тогда меня так расстроило, что Аилессу не удалось спасти, что я не придала значения ее словам, но сейчас они буквально вспыхнули в голове: «Но это не означает, что я любила его». И она говорила о своем amouré.