– Дурак ты, Гриша. Говорил я тебе, неважно, как Бога ты зовешь, главное, что у тебя в душе. Ты молодой такой, станешь свободным, вернешься домой, забудешь все.
– Освобожусь?
– Да, ты в неволе больше шести лет, а по нашим законам такого раба должны освободить. Если ты неверный, никому нет дела до того, соблюдает ли хозяин закон. А правоверного никто не посмеет обижать.
– Согласен. Я приму ислам. Неруси проклятые…
Через два дня пришел мулла, хлипкий старичок, большой друг Булата. Он долго беседовал с Григорием, расспрашивал его о житье-бытье. И тот, сам не ожидая, рассказал ему все как на духу – про семью свою, про Айше-ханум, про Веру.
– Иблис, дьявол по-нашему, тебя искушал, вводил в грех. Молись Аллаху, он один тебя спасет, – поучал старик, произведя впечатление на парня своей мудростью и терпением.
Три раза Григорий сказал: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его» и стал мусульманином. Теперь он пять раз в день совершал намаз, как и все домочадцы, а первый поход в мечеть стал для него событием – бело-синие расписные стены, огромный купол, стройный минарет…
– Чудеса! – озирался Гриша, думавший почему-то, что у басурман храмы куда хуже православных. Мечеть та стала самым красивым из того, что видел он за свою недолгую жизнь.
Через пару дней лекарь совершил над ним жуткое действо, окончательно превратившее Гришу в правоверного. Не предупреждая, резким движением худой, высокий старик отсек кусок крайней плоти. Парень терпел, стискивал зубы, дав себе зарок не кричать от боли в память о замученной Вере.
Абляза-ага обращению раба своего в магометанство был не рад. Вскоре Григорий услышал долгожданное:
– Выметайся отсюда. Радуйся, что Булат тебе помог, а то сдох бы, как проклятая собака.
У Григория оставалось одно важное дело. Вечером он попрощался с доброй кухаркой и Булатом, в последний раз лег спать в кузнице. С рассветом змеей выскользнул из своей каморки, не скрипнув и половицей.
Серб спал один в небольшой комнатушке, расположенной на отшибе дома. Гриша вонзил нож прямо в здоровый глаз спящего серба. Так ловко, что тот и вскрикнуть не успел. Вытащил нож и полюбовался на кровавое месиво, что было теперь на месте лица серба. Выскользнул из комнатушки.
Он отомстил за Веру. Убить хозяина – мечта, так и оставшаяся неосуществимой. Два верных слуги всегда охраняли Абляза-агу. Попытаться его уничтожить было бы самоубийством.
Пробираясь по узкому коридору, Гришка заслышал тихие шаги. Вжавшись в темную, терпко пахнущую стену, он с тревогой всматривался в неспящего и сжимал оружие в твердых руках. Латифа-апте по-стариковски не могла поймать за хвост ускользавший сон и услышала отдаленную возню. Парень выдохнул. Друг. Прижав к губам окровавленный палец, он продолжил свое мышиное перемещение. А старуха вдруг открыла рот и… Шайтан помог Грише, он отправил нож в ее горло раньше, чем громкий крик перебудил весь дом.
Удовлетворив мстительную жажду, он старался забыть предсмертный взгляд Латифы. Закинув за спину холщовый мешок с нехитрым имуществом и заткнув за пазуху кошель с несколькими монетами – надежду на счастливую дорогу! – Гриша похромал из Кафы. Переждал пару дней в ночлежке небольшого городка, расположенного неподалеку, – вдруг будет погоня за убийцей – и продолжил путь. Скоро встретившись с русскими вольноотпущенниками, Григорий долго и верно шел в Московию. В Крыму длинные руки Абляза-аги рано или поздно дотянулись бы до его горла.
Крепостной крестьянин, должен был он явиться к хозяину своему в родную деревню. Менять крымское рабство на русское Гриша не пожелал, ему надо было раствориться на просторах отчей страны.
В Валуйках, первом русском городе на границе с Крымским ханством, он остался надолго. Первым делом в маленькой лавчонке купил бронзовый крестик – свой-то снял, когда отказался от отцовской веры. С тем же чувством, что недавно клал поклоны в сторону Мекки, он молился теперь в небольшой деревянной церквушке на окраине города и только ухмылялся на совет худосочного попа исповедаться.
– Батюшка, ни к чему вам слушать о моих прегрешениях. Я такого у нехристей насмотрелся…
Батюшка попался добрый, терпимый и на все его ухмылки отвечал только тихим вздохом. Гриша привык к крымским блюдам, одеждам, укладу южного города и долго приноравливался к русскому житью-бытью, боролся с крымским мягким говором, быстро улавливаемым местными.
ebooksa