– Знать не знают, что братцы, – улыбалась она, видя, как хозяин избы загнал гостя на поставец. – Кыш! Идите-ка на улицу.
Кот знахарки так и не ужился с Угольком. Черные клочья шерсти летели во все стороны, и Аксинья замечала каждый раз новые царапины на носу, продырявленные уши, хромающих и шипящих друг на друга котов. Скоро Плут куда-то пропал, не вернувшись однажды ночью – Аксинья надеялась, что его мятущаяся кошачья душа нашла приют в какой-нибудь теплом доме подальше от сварливого братца.
Осенним утром 1600 года Аксинья проснулась в тихой избе, Гриша уже работал в кузнице, рядом во сне сжимал и разжимал острые когти Уголек. Он заурчал под ласковыми поглаживаниями хозяйки.
– Что не так, котейка? Муж меня любит, в доме порядок и достаток. Одна напасть – два года мужняя, а утроба моя пуста.
Кому, как не верной ученице Глафиры было знать, как помочь в такой беде.
Прошедшей зимой пришла бабенка молодая с дальнего села, за городом. Чуть не в петлю лезла – уж пять лет замужняя, а детей нет и нет. Уж и муж, науськанный своей матерью, грозил развестись, и деревенские прохода не дают, издеваются, бесплодной кличут.
– Спаси от напасти. Велико зло, когда дети не родятся. Молодая ты, но люди к тебе отправили. Гречанка, мол, померла, а науку свою тебе передала.
«Смешай ложе детинное[53] с омелой да ромашкой да маткой боровой. А самое важное, – вспоминала Аксинья, – ночью от мужа не отворачиваться такой бабе да забыть о беде своей».
– Вот тебе смесь да не спрашивай, что в ней. Принимать надобно месяц, после захода солнца, сразу после красных дней. Не поможет – через месяц опять придешь.
Бабенка испуганно закивала, трясущейся рукой взяла мешочек, а Аксинье и забавно, и трепетно было ощущать, что ее, малолетнюю, слушают, к ней идут со своей бедой.
– Вот, маслица тебе да сыра, Аксиньюшка.
– Будь здорова. Да порадуй скоро доброй вестью.
На Василия Капельника[54] радостная баба пришла с россыпью монет:
– За труды, матушка, – довольно поглаживала небольшой живот.
– Не надо ничего. Плату в прошлый раз ты всю отдала, – отмахнулась молодая знахарка. – Роди крепкого ребенка, и другой награды мне не надо.
Аксинье ни ложе детинное, ни ромашка, ни подорожник, ни десятки других снадобий вожделенную тягость не приносили. Муж молчал. Аксинья понимала: Гриша хочет, чтоб было у них все как у людей. Она заглаживала вину свою, ночами была ласкова и уступчива, днем носилась от печки к столу, кормя кузнеца все новыми и новыми разносолами.
В феврале 1602 года затеял Григорий стоящее дело – свою баню решил ставить.
– Несподручно к родителям твоим, к соседям бегать на помывку.
Старую баню бывший хозяин кузни Пров разобрал, а новую строить так и не сподобился. Вся деревня подсобляла Ветру деревья рубить и на лошадях перетаскивать к будущему срубу. Еловые стволы на прочных подложках вылежались, налились крепостью, и летом закипела работа. Сруб сложили, бревна закинули а дальше уже Василий и Федор помогали. Тесть работал с неохотой, не грела мысль, что для дочери своей баню строит, спина старая болела… И сам вид чернявого, уверенного зятя раздражал Василия до крайности – ничего он с собой поделать не мог. Федька, напротив, работал с удовольствием, мурлыкал себе что-то под нос, порой переговаривался с Григорием и подмигивал сестре, не отходящей от мужиков.
– Кваску принеси-ка попить, – и она бежала со всех ног, подбирая длинный подол сарафана. Протягивала холодный кувшин, покрывшийся капельками пота на ярком солнце.
ebooksa