Узнали бабы, что ворчливый муж Ирины – тот самый Артемий Бабинов, которого кликали теперь то ли в шутку, то ли всерьез «вождем сибирской дороги»; узнали, и что Софию в деревне застращали совсем, жизни нет; что Аксинья замужем за хромым кузнецом; что Клавдию лучше ни о чем не спрашивать, чтобы волком не смотрела; что Ольга кружевница от Бога, тем всю семью и калеку-мужа кормит.
Сильная Мавра тащила колченогого парнишку на руках – тщедушная Ксения совсем выдохлась на жаре. Аксинья поддерживала Клавдию и по ходу срывала травы – заварить на привале, облегчить той муки. Мышка осмелела и порой сама заводила разговор с Аксиньей. Обе, Софьюшка и Оксюша, чуяли, что, несмотря на разницу в характерах и судьбах, могут сойтись как подруги, замкнутость одной хорошо дополняла общительность и любознательность другой.
В обед, когда солнце стало палить нещадно, бабы сделали привал в тенистом лесу. Рядом весело бежал холодный ручей. Разгребли листья, набрали веток и, соорудив костерок, стали греть воду в котелке запасливой Мавры. Попив травяного чая с брусничного, земляничного листа, бабы упали на траву. Аксинья набрала воды в ручье для отвара Клавдии.
– А ты знахарка, что ль? – с любопытством спросила Ксения.
– Да знаю немного, так травки кой-какие.
– Скромничаешь, что ли? Ты ж тезка моя?
– Да.
– Кузнеца жена?
– Она самая.
– А я слыхала про тебя, у меня сноха с Александровки. Говорят, многое ты умеешь…
– Болтают люди, – засмущалась Аксинья.
– А что ж себя не вылечила? – без обиняков спросила громогласная Мавра.
– Не смогла. Баб лечу от бесплодия. А мне ничего не помогает.
– Молодая же еще, – жалостливо воскликнула Ольга, укачивая засыпающую дочку. – Может, родишь еще.
– Два раза пыталась. Два раза тяжела была.
– И что?
– Скидывала детей.
– Ишь как! Бедная, – сказала Ксения. – Образуется…
– Один Бог знает, – завершила Аксинья тягостный для нее разговор. – Потому и иду в пустошь. Потому надеюсь. Как и все мы.
Да, все шли, влекомые надеждой. Уйдет беда, покинет хворь от молитв святой Феодосии. Вера в чудо отличает человека от зверя, который не может мечтать, томиться опасениями, надеяться. Бабы готовы были сейчас принять сердцем все, что слышали о Феодосии. В ожидании чуда.
ebooksa