– Вкусна водица!
К вечеру дошла очередь до истомившейся Аксиньи. Пригнув голову, зашла в избу. Полутьма, закопченные стены, Богоматерь со светлым пронзительным взором на иконе, две лавки и узкий стол.
Не сразу Аксинья разглядела скитницу. Высокая костистая старуха вперила взгляд в Аксинью. Черные монашеские одежды облекали костистое, иссушенное тело. Длинные узловатые пальцы, сжимающие потемневший от времени посох, прямая властная спина… Глаза целительницы сразу привлекали внимание – маленькие, выцветшие, они зорко смотрели на собеседника, будто заглядывая прямо в душу. «С виду вродь обычная старуха. Сила и умиротворение от нее исходят», – смятенно думала Аксинья.
– Рассказывай, девонька, – мягко обратилась Феодосия. Голос у нее оказался мелодичный и совсем молодой.
Аксинья без утайки рассказала о жизни своей, о неосуществимом желании иметь детей, о скинутых плодах.
– Сама знахарка. Должна знать: если баба иль телка не донашивает детеныша, значит, мужик бык не тот, – вместо молитв и благостных речей Феодосия говорила о житейских вещах, как обычная деревенская баба.
– А откуда знаешь, мать Феодосия, что лечу я людей?
– Много я знаю. Послушай-ка. Ты за помощью пришла?
– Да, матушка.
– А подсобить в твоем несчастье, девонька, не могу.
– Почему же?
– Не можешь ты от мужа родить, и не дает вам Бог детей. Не надо, значит.
– А что же мне делать?
– От другого мужика родишь, – усмехнулась скитница.
– От другого? Как же?! У меня муж венчанный!
– Да, девонька, – Феодосия вновь назвала ее, взрослую женщину, так. Все, кто был моложе ее на несколько десятков лет, казались ей неразумными детьми. – Грех. Не можешь ты с другим мужиком быть при живом муже. Смири желания свои. Молись. Одному Богу все ведомо. И я тебя буду поминать в своих молитвах.
Аксинья поняла, что больше старуха ей ничего не скажет, и с разочарованным видом вышла из избы.
– Помогла Феодосия? – спросила Аксинья Мышку вечером, когда они уже улеглись спать.
– Помогла.
– Вот и славно. Я рада за тебя, София.