– Ага, точно, – рассеянно улыбнулся Каиржан и уселся писать докладную. С пряжкой все срослось. Теперь следовало исполнить данное Аллаху обещание.
Как ни странно, прокурорские проявили доверчивость. Никто не сомневался, что Арсений Михайлович к такому грязному делу не прикладывал своих музыкальных рук, что он просто бахвалился. Они покрутили инцидент так и эдак, примерили к небогатому интерьеру профессорской квартирки, к Асиному зятю – главному инженеру серьезного производства, к ее жениху-фронтовику и сложили удобную картинку: кепка разозлился на второго, круглоголового, и прирезал под балконом, а потом полез за барахлишком да сорвался, сломал шею. С умелой подачи Каиржана на Айбара не подумали. Зачем ему соваться в драку из-за медного кумгана и чужого армяка? Зачем вообще кому-то соваться? В городе хватало шаек, врагов народа и прочей человеческой шелухи, чтобы обращать внимание на двух мертвых жуликов, один из которых числился в уголовном розыске. Отъехали – и ладно, земля им пухом.
Каиржана поджидал сюрприз: оказывается, зеленоглазого тоже бросила жена, не только он один матерился у колодца. Но Айбар не печалился, влюбился в сладкую телочку – балдызку большого инженера, значит, и самому Каиржану тоже пора. Заветная пряжка в кулаке растекалась по телу приятным холодком удовлетворения. Прощай, сука Камшат, нет до нее больше дела. Он исполнил клятву, теперь все будет хорошо.
Айбар не ожидал такого поворота, Ася тоже, а Корниевский даже огорчился, что ему не поверили: настроился умереть героем, трагическим заступником за реликвию – и не получилось. Скрипка вернулась на место, но поселилась не за двойной задней стенкой серванта, а в платяном шкафу под застегнутым наглухо пальто, будто надела на себя и задумалась. Одежда принадлежала Ольге, рука так и не поднялась выкинуть ее вещи. Глядя на них, Арсений Михайлович представлял, что она не совсем умерла, просто вышла куда-то по делам или уехала ненадолго. Вот и Страдивари ей доверил наконец-то, пусть ее дух оберегает сокровище от злых людей.
Свадьбу назначили накануне Нового года, чтобы праздники чередой. Спешить особо не стали, наряд и прочая дребедень требовали времени. Гостей позвали больше двух дюжин: с работы, из филармонии, Арсения Михайловича, директора завода с женой и главврача областной больницы. Инесса Иннокентьевна к тому времени уже стала заведующей роддомом, ей следовало уважить начальство приглашением на семейное торжество. Со стороны Айбара – только Платон с Антониной и один-единственный друг Сагадат, молчаливый фронтовик-заводчанин с розовым шрамом на полщеки. Намечался не пышный банкет, не помпезное венчание, а просто домашняя пирушка с холодцом и соленьями, обязательным бешпармаком и баурсаками, самогонкой и домашним винцом из кладовой родильного отделения, где это добро не переводилось во все времена.
На укрощение хулиганистых кудрей мобилизовали папильотки – значит, быть кукольным локонам, как на полотнах старых мастеров. Инесса очень настаивала на подвенечном платье. Его соорудили из соседской голубой шторы, расшили вручную синим стеклярусом, будто бы справа на подоле сидела жар-птица, распушив хвост на лиф и вокруг бедер. Стеклярус отпороли от благополучно порванных оркестровых костюмов, кажется, еще прошловековых. Тетя Нюра подсуетилась, откопала в недрах концертной кладовки и отшелушила синие бусинки по зернышку, преподнесла в подарок. На рукава шторы не хватило, но это даже к лучшему – получилось дореволюционное декольте, как на балах. Вторая занавеска истрепалась в клочья, потому и пожертвовала ее любезная Лидия Алексеевна, вдова прежнего главы купеческого собрания. У нее на замену другие отыскались, желтые. Раньше во всех пяти комнатах первостатейные шелка и бархаты на окнах красовались, а теперь две скромные комнатушки донашивали неистраченный интерьерный шик, так что хватало, да еще и с лихвой.
Инесса не обрадовалась, увидев сестру с бессовестно прекрасной обнаженной шеей и руками.
– Пф-ф, это Казахстан, милая, а не дворянское собрание. Неплохо бы прикрыться, апашкам не понравится.
– А все равно ткани больше нет. – Ася закружилась по комнате в сколотом булавками наряде. – Хоть на один денек представлю себя графской дочкой.
– Замолчи! – Старшая покраснела, разнервничалась.
– Ладно, ладно, шучу.
Сестра, извиняясь за резкость, подошла и обняла за талию.
– Ой! – Она укололась спрятанной в ткани булавкой, скривила красивую губу, буквально из воздуха достала флакончик спирта и капнула на ранку. – Знаешь, у меня ведь подарок есть как раз к этому поводу и для этого дня.
Младшая ожидала нудных нравоучений про будущую семейную жизнь, про долг и ответственность, поэтому удивленно вскинула ресницы. Инесса уже спряталась по пояс в платяном шкафу.
– Вот, держи.
На сухой медицинской ладони с белесой географической картой пересекавшихся линий лежала драгоценность – одинокая серьга-жирандоль: ажурная сердцевина, три шипастые висюльки с хищными пастями несимметричных дырок, в каждой по камню сикось-накось, с издевательской небрежностью. Если перевернуть, она напоминала желто-синего льва со вздыбленной гривой и клыкастой пастью.
Агнесса ахнула и прижала ладошки к груди. Она уже видела эти остатки роскоши, но не представляла, что когда-нибудь станет их полноправной хозяйкой.
– Ты серьезно, Ин?
– Рюмку с гербом и янтарный перстенек я себе оставлю, Броне с Германом на память, а из жирандоли тебе подвеску изготовим, это нетрудно. Не теряй, береги. Это огромные деньги.
Ася осторожно взяла в руки сокровище: три малюсеньких сапфирчика на сочленениях подвесок с основанием и по одному на трех висюльках. Они будут блестеть на груди, покачиваясь в такт шагам. Надо просто завернуть крючок петелькой и повесить на шелковую нитку.