– Я пришел домой, увидел грабителей и убил их.
– Что? – Каиржану показалось, что он ослышался.
– У бил, говорю. Посудите сами, господин милицейский, не мог же я остаться de sang-froid… хладнокровным? Мой дом грабят! Уносят самое ценное!
– Что ценное? Посуду?
– Не только. Память обо всей жизни уносят.
Чтобы не выдать молчаливого согласия, Каиржан уставился в окно, на кошку: да, память нельзя отдавать, за нее можно и убить. Он сам легко прирезал бы за бауржановский ремень, даже не задумываясь.
– А как вы их убили?
– Убил.
– Чем именно? Задушили?
– Да.
– Голыми руками? – Он оглядел нежные профессорские пальчики, по-девичьи розовую кожу запястий. Корниевский проследил за его взглядом.
– Н-нет. Я их зарезал.
– Чем? Это ваш нож? – Милиционер выложил на стол воровской ножик с костяной рукоятью, такому неоткуда появиться в припорошенном книжной пылью профессорском доме. – Имейте в виду, если вскроется, что этим ножичком прирезали еще кое-кого, вам ответ держать.
– Н-нет, нож не мой, это они с собой принесли.
– То-то и оно. А вы, значит, отобрали и зарезали?
– Да, именно так.
– Сразу двоих?
– Да.
– А пока вы первого резали, второй стоял и смотрел?
– Да… нет… Какая разница? Я же признался, все, сажайте меня.