– Красиво, Платон-ага. – Айбар удовлетворенно провел мокрой тряпкой по свежесложенной кирпичной ограде и вытер со лба пот. – Теперь надо бы лепешки испечь.
– Надо бы…
– Я Асе позвоню, попрошу.
– Вообще-то они православные, им вроде и не нужны лепешки. – Платон потянулся и закряхтел: спину немилосердно ломило.
– Лишним не будет. Какая разница?
– Ты знаешь, Айбар, я ведь никогда не думал, что побрякушки могут меня дождаться. Ведь войны и всякая прочая акробатика. А когда узнал, что Авдей настоятелем в Никольском, когда он меня признал и по плечу похлопал… – Тяжелый вздох вылетел из груди и присел на кладбищенскую ограду. – Тогда я понял, что это Бог нам помогает. Только он один, прочим не под силу. Теперь я думаю, что все получится.
– Инш Алла, – завороженно повторил Айбар.
– На этом кладбище мои дед и прадед похоронены. А я не хочу. Пусть надо мной степные ковыли стоят. Где жил счастливо, там и похороните. – Его плечи сгорбились под ношей важных мыслей, слова выдавливались с трудом: – Ты знаешь, я ведь уже старый.
– Надо же, а я думал… того-самого… совсем молодой! – Шутка заставила обоих улыбнуться, но напряжение не ушло, лишь отступило немного, спряталось за ближний камень.
– Где-то молодой. – Старик похлопал себя сначала по лбу, потом по груди. – А где-то староват. – Рука потянулась назад, погладила поясницу, вернулась и легла на правое колено. – Так вот, мне надо позаботиться о Катюше. Если Бог нас с Тоней приберет раньше, чем она сможет на своих ногах по жизни идти, то вы с Асей будьте ей вместо родителей. Договорились?
– Что вы говорите, Платон-ага? – запротестовал Айбар. – Вы сами ее вырастите и замуж выдадите. Еще на свадьбе погуляем.
– Семьдесят один.
Цифра повисла над головами без комментариев.
– Хорошо. Конечно, мы станем ей семьей, не сомневайтесь. Мы и так все эти годы были одной семьей.
– Потому и притащился с тобой сюда и пойду к отцу Протасию, буду умолять, врать, хоть и не пристало так с духовным лицом.
– Я все… того-самого… все понимаю. Но лучше бы вы все-таки подольше пожили. – Айбар схватил ведро и побежал к колодцу: требовалось полить воткнутые в землю луковицы и семена, пусть славные предки Сенцовых лежат под цветущими холмиками и их аруах помогает во всем копошащемуся в грязи потомству.
К воскресенью погода испортилась, сливовые тучи набрякли гроздьями, обещая с минуты на минуту выплеснуть на улицы гремящий урожай. Ветер кашлял, выхаркивая редкие капли, готовился к атаке. Отец Протасий хотел посидеть с гостями в саду, но не задалось, и они устроились в темной горнице под одинокой грушей лампочки.
– Так тебе там и нравится, выходит? – удивлялся в который раз Протасий, выслушивая про житье-бытье в казахской степи.
– У меня дом, семья, на службе уважение, – перечислял Платон, загибая заскорузлые пальцы, – живу, ни на кого не оглядываюсь. Кому такая акробатика не понравится?
– И то верно, а я всю жизнь при церкви, вроде под приглядом Господа, а сам все время озираюсь. Отступников много вокруг, доносчиков. И меж нас тоже попадаются.