Убийства в Белом Монастыре

22
18
20
22
24
26
28
30

– Э-э… да. Именно так.

– В жизни не видела такого психа.

– Напротив, проклятая англичанка, меня считают…

– И не вздумайте говорить так, по крайней мере… там, где вас могут услышать.

– А?

Она остановилась.

– Ничего. Ведите себя разумно. И я постараюсь. То есть… Марсия. Не могу думать больше ни о чем. Марсия могла делать все, о чем вы говорили. Марсия была собой, она была одна, она была чудесная на свой лад. – Катарина снова стиснула руки. – И думается мне, она была довольна. Она лежит там мертвая. Но она умерла, когда у нее было все, чего можно пожелать, все, чего может пожелать женщина. Она была одна, она была великолепна – и не узнала, что такое старость. Разве ради этого не стоит умереть? И пусть кто-то размозжил ей голову залитой свинцом рукоятью хлыста, все равно оно того стоило…

Она вдруг умолкла, но значение непроизнесенных слов было так же осязаемо, как звук захлопнувшейся двери в холодную комнату.

Беннет внимательно посмотрел на нее:

– Хлыста?

Едва открыв рот, он понял, что сделал это напрасно. Захлопнувшаяся дверь разделила их.

Она поднялась с подоконника.

– Разве нет? Я, должно быть, услышала это от Стеллы, – сказала она, будто запыхавшись, быстро и громко, и в этот момент тихая и нервная Катарина Бохун казалась опасной. – Теперь мне пора вернуться к пациентке. Спасибо за все. Идите завтракать.

Прежде чем он смог пошевелиться или открыть рот, она вышла из комнаты, будто ее тут и не было никогда. Беннет так и остался смотреть на закрытую дверь, ощупывая небритый подбородок. Потом подошел к чемодану и пнул его – тот пролетел через всю комнату; Беннет хотел снова его пнуть, но вместо этого сел на кровать, зажег сигарету и с силой затянулся.

Все запуталось еще больше. Рука его дрожала, в комнате витал призрак Марсии Тэйт. Если Уиллард охарактеризовал ее верно, она в жизни не смеялась так, как после смерти. Хлыст! На месте преступления или даже рядом не было никакого хлыста, кроме того, что висел на запястье у Джона Бохуна. Бред какой-то.

Полиция уже должна была вернуться из павильона. Заставляя себя не думать о Катарине Бохун, Беннет умылся холодной водой, почувствовал себя лучше (хотя голова немного кружилась), оделся и направился вниз.

Он хотел пройти в столовую, но из библиотеки донеслись громкие голоса. Дверь была открыта. В полутемной комнате была зажжена люстра, и несколько человек собралось перед камином. За столом у дивана, между двух бронзовых ламп с желтыми абажурами, сидел спиной к двери высокий мужчина в форме инспектора полиции. Он постукивал себя по виску карандашом. За ним стоял очень нервозный Томпсон, а еще дальше – старший инспектор Мастерс, невозмутимо изучавший тома на полках. Тот, кто говорил, быстро и уверенно жестикулируя, был низеньким человечком с острым лицом, в потрепанном черном пальто и сдвинутом на затылок котелке. Он стоял спиной к огню, на носу у него криво сидели очки на черной ленте.

– Не думайте, что можете учить меня моему ремеслу, Поттер, – сказал он. – Я считаю это прямым оскорблением! – Он злобно взглянул на Поттера поверх очков. – Я вам сообщаю точные медицинские факты. Если хотите, пусть их проверит ваш полицейский хирург. Соберите всех проклятых шарлатанов с Харли-стрит и тогда узнаете…

Он заметил Беннета в дверях и умолк.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Мастерс подошел к столу.