Последний поезд на Ки-Уэст

22
18
20
22
24
26
28
30

— Насчет храбрости не знаю. Скорее отчаянной. Да и нас тоже как бы нет. Ты уехал, оборвав все контакты.

Что-то похожее на стыд проступает на его лице.

— Мне казалось, я у вас лишний. Но ты права, мне следовало давать о себе знать.

— А почему ты этого не делал?

— Не знаю, — у него на лице страдальческое выражение. — Хотел бы я это объяснить и тебе, и себе. В Нью-Йорке я точно шел ко дну, мне было душно и нужно было уехать, где-то затеряться, там, где меня не знают и не видят во мне того человека, каким я был до войны. Я сказал себе, что без меня вам будет лучше.

— И ошибся. Нам не лучше. Все плохо. Мама больна. А после смерти Джона и папы и денег не стало.

Джон чертыхается.

— Прости, Элизабет. Про деньги я ничего не знал. По крайней мере, что все настолько плохо. Я предполагал, что их капиталы пострадали после краха, но не думал, что все потеряно.

— Но о том, что отца и брата больше нет, ты знал. Ты знал, что мы остались одни.

— Я думал, они позаботились о том, чтобы у вас все было в порядке.

— А вот и нет, — я горько смеюсь. — Дела шли из рук вон. Отец пытался спасти положение и сильно задолжал тому, у кого нельзя было брать взаймы.

— Кому? — спрашивает Джон.

— Ты его не знаешь. И знать не захочешь, уж поверь мне.

— Этот тип угрожает тебе? Пытается получить эти деньги с тебя?

— В каком-то смысле. Вернуть долг мы никак не могли, поэтому он согласился получить его иным образом. Я должна выйти за него.

— Шутишь?

— Ничуть, — я достаю из кошелька вульгарное кольцо с бриллиантом.

— Ну и колечко, — вздыхает он. — Ты не должна выходить за того, кого не любишь. В голове не укладывается, что отец был настолько неосмотрительным!

— Думаю, он просто был в отчаянии. Мы живем — точнее, жили — на широкую ногу. Наверное, он не хотел нас огорчать.

— И потому продал тебя гангстеру?