– Сколько тебе было, когда он умер?
– Десять. А я до сих пор его помню, как вчера. У него не было мизинца на левой руке, плохо двигалась правая, а еще он злился на то, что я пишу и нож с резцом держу не так, как другие. Заставлял учиться работать обеими руками. Нож могу держать и так, и так. А вот с резцом и пером так и не обучился управляться правой.
Я помотала головой, снова почувствовав, как слезы бегут из глаз.
– Ты прости, что я так растревожила тебя. Я просто подумала, что ты захочешь, чтобы у тебя это было.
Он поднял голову и тут же нахмурился.
– Не плачь, – сказал он, натянуто улыбнувшись. – Он наказал о нем не плакать. Ненавидел сырость. Говорил, что, если хоть слезинку по нему пророню, в кошмарах каждую ночь ко мне ходить будет, – Альгидрас снова улыбнулся. – С него бы сталось. Он уже совсем слаб был, не вставал. А я сказал, что пусть хоть в кошмарах, лишь бы ходил. Так он над лежанкой приподнялся и такую затрещину мне дал, что я даже поверил, что он оправится. А утром он уже к богам отошел. Сыро там было очень. Так что не плачь, ладно?
Он очень серьезно на меня посмотрел, и я едва не захлебнулась вдохом.
– Знаешь, – я глубоко вздохнула, стараясь справиться со слезами, – мне сейчас очень-очень хочется тебя обнять. По-братски. Просто чтобы поддержать.
Альгидрас спрыгнул с перил и встал напротив меня. Я ожидала, что он сам меня обнимет, просто, без подтекста, но он вместо этого поднял лошадиную голову, точно щит, и произнес:
– Не надо. А то я и так…
– А может, тебе стоит расклеиться? Отпустить боль? Ты оплакивал свой род?
– Мужчины не должны.
Ой, только не это! С чего эти мужчины такие глупые и упрямые во всех измерениях? Кому они что должны?!
– А что это с Серым? Почему он с одной стороны лохматый, а с другой – нет? – почти весело спросил Альгидрас.
Я стерла слезы и тоже постаралась улыбнуться.
– Сегодня с утра я пыталась его вычесать и помыть. Успела только начать. Теперь у меня половина вычесанного Серого. Серый, повернись левым боком, ты так краше, – крикнула я псу.
Альгидрас усмехнулся и потер нос, на носу осталось грязное пятно. Я не стала ему об этом говорить. Вместо этого сказала:
– Слушай, голова лошади – это еще не все. Ты готов принимать подарки дальше?
Он шагнул назад так быстро, что уперся в перила:
– Что еще?