Едва я открыла рот, чтобы спросить, уйти ли мне, чтобы он побыл один, как Альгидрас заговорил:
– Его звали Харим. Того, кто вырезал эту голову. Она висела над входом в его дом.
– А все хваны так искусны в резьбе, как ты и этот Харим?
Альгидрас медленно покачал головой.
– Он не был хванцем. Он был… бывшим наемником. Приехал замолить грехи и умереть на святой земле. Его дом обходили стороной, и он ни с кем на острове не говорил.
Альгидрас снова улыбнулся и, подняв лошадиную голову, что-то с нее сдул.
– Почему-то мне кажется, что он тебе нравился.
Улыбка Альгидраса стала шире.
– Он заменил мне отца. Научил обращаться с резцом и с ножом. И стрелять из лука тоже он научил. В монастыре меня даже переучивать не стали, потому что стрелы меня, как никого, слушались.
– Но твой отец… Он же был жив…
Альгидрас поднял голову и посмотрел на меня долгим взглядом. Я решила, что он не ответит. А потом он заговорил, и я зажмурилась. Только сейчас я поняла, насколько сильно выбили его из колеи события последних дней, что он позволил себе так расклеиться. Я не знала, долго ли это продлится, но в эту минуту у него не было сил притворяться или отмалчиваться. Он говорил и говорил, и мне хотелось взвыть не хуже Серого. Все то, что я нарисовала в своем воображении безоблачной жизнью младшего сына старосты, оказалось настолько далеким от истины, что сейчас мой мир разрушился и не спешил собираться заново.
– Я рассказывал тебе легенду о любви вождя и Той, что не с людьми? Я не врал, – он усмехнулся и посмотрел куда-то вдаль, и я голову готова была отдать на отсечение, что он не видел бревенчатых стен Свири. – Я родился, когда моему отцу уже и не предрекали другого младшего сына, кроме Альтея, моего брата. Родился раньше срока от женщины, которая никак не могла родить дитя человеку, потому что принадлежала богам. Она умерла родами, староста забрал меня в семью. Я был напоминанием о том, что он навлек гнев богов на своих людей. Верно, об этом он думал больше всего, когда квары напали на остров.
Альгидрас на миг прикрыл глаза, а я поняла, что по моим щекам бегут слезы. И странные это были слезы: будто не мои. Я украдкой их стерла и порадовалась, что он на меня не смотрит. С одной стороны, мне хотелось заткнуть уши, а с другой – я панически боялась, что он прервет свой рассказ и я так и не узнаю его истории. Отчего-то мне казалось, что в Свири никто не слышал этого. Даже Радим.
– Я не мешал Хариму. Хотя, – он усмехнулся, – может, и мешал, но он принял это как часть искупления грехов. Он был высоким, седым, и на нем не было живого места от боевых отметин. Когда я не понимал объяснений, мне прилетал такой подзатыльник, что голова звенела до вечера.
Альгидрас разгладил деревянную гриву, словно придавая ей форму.
– А когда мне было шесть и меня отправили в учение, он поехал со мной.
– Но он же хотел умереть на святой земле…
– Хотел. Очень хотел. А умер в Савойском монастыре. Там было сыро, холодно и шумно.
– Он жил там с тобой?
– Он жил в келье, в крыле с прислугой родовитых учеников. Ему вряд ли там нравилось. Но он ни разу не сказал об этом.