– Что с тобой сегодня, Всемилушка? – ворвался в мои мысли негромкий голос Добронеги.
Я на миг задумалась и неожиданно для самой себя сказала правду:
– Устала я.
Подумала о том, что Добронега поймет мое «устала» как «бегала целый день по городу: ноги отваливаются, голова гудит, не выспалась и прочее», но она ответила:
– Это пройдет, доченька. Все в жизни проходит.
Я бросила быстрый взгляд на Добронегу и, посмотрев на идущих впереди стражников, едва слышно спросила:
– Что сегодня будет? Олег ничего не объяснил.
– Так откуда ж ему знать? Только князь и ведает, что сегодня будет.
Я резко остановилась. Ничего себе заявление! Меня ведут как овечку на заклание и даже толком ничего не объясняют? А если меня прямо сейчас запихнут в повозку и укатят в эту их столицу?
– Я не пойду, – негромко произнесла я.
Добронега замерла как вкопанная и бросила быстрый взгляд на стражников. Те тоже остановились, очевидно заметив нашу заминку. Вообще, странные, надо сказать, сопровождающие. Идут на пару шагов впереди, между собой разговаривают. Они нас сто раз уже потерять по пути могли. Однако же стоило нам остановиться, как они сделали то же самое. Глаза у них на затылке, что ли?
– Витенег, – обратилась Добронега к тому, что был пониже ростом, – идите без нас. Мы догоним.
– Добронега, воевода нас за вами отрядил. Одни не вернемся. Сама его знаешь.
– Тогда на углу нас обождите. Мы догоним, – спокойно проговорила Добронега, и Витенег, покосившись на товарища, пробормотал:
– Только ты уж нас не подведи.
Добронега в ответ лишь рукой махнула.
Когда воины отошли на достаточное расстояние, мать Радима обернулась ко мне. Я окинула быстрым взглядом улицу и поняла, что мы в нескольких шагах от поворота к дому воеводы. Здесь не было праздных зевак, не было детей и хихикающих девчонок. Только несколько мужчин таскали какие-то мешки из стоявшей у обочины телеги.
Я посмотрела на Добронегу, ожидая, что меня будут отчитывать, и инстинктивно вжала голову в плечи – даже шея заболела. Но мать Радима молча протянула руку к моему виску и заправила за край головного убора выбившуюся прядь, а потом перевела взгляд куда-то за мое плечо и негромко заговорила:
– Каждый свирец от мала до велика – человек князя, и власть дана князю безграничная. Он может войти в любой дом, как в свой собственный, и взять то, что ему по нраву. Любую скотину, любую вещь, любую женщину. И охрана его ближняя, сама знаешь, тоже без разбору может бесчинства творить, потому что право им такое испокон веков дадено. И то, что в Свири князь этим правом более не пользуется… – тут Добронега замолчала, и словно тень набежала на ее лицо, – то заслуга воеводы свирского. И за то добро на века будут свирцы благодарны. Потому-то каждый из воинов и готов себя за Радимира положить. Но они-то простые воины. А мы, кровь Радимова, какой пример будем людям подавать, коли только на свое «хочу – не хочу» смотреть станем?! Довольно уже, насмотрелись!
Кровь бросилась мне в лицо. Я не была Всемилой и не принадлежала этому миру, но от слов Добронеги мне стало не по себе. Вдруг вспомнилось, с какой благодарностью смотрел на меня старый воин, спросивший, как я поняла, что на корабле не Будимир. Эти люди действительно готовы были умереть за воеводу. И часть из них умерла в тот день. Перед мысленным взором вновь встали погребальные костры и девочка-подросток, сгоревшая на одном из них. Я тряхнула головой, отгоняя видение. Я не могла до конца примириться с этим миром, но что, если мне попробовать примириться с тем, что Радим прежде всего воевода? Ведь на самом деле у него нет выбора: власть – это в первую очередь обязательства. В Свири несколько сотен человек, и только от воеводы зависят их безопасность и благополучие. Здесь Добронега права. Семья Радимира не имеет права отступать. На кого еще ему опереться? Я подумала о том, что пережил Радим по вине Всемилы, и мне стало стыдно за ее легкомыслие, за недели безрезультатных поисков и пролитую по ее вине кровь. Странное дело, в эту минуту я впервые подумала о ней как о постороннем человеке. Словно наконец почувствовала, что она была реальной девушкой, а не плодом моей фантазии, и решения, которые она принимала, были ее решениями. И я не должна нести за них ответственность. Мне сразу стало спокойнее. Я кивнула Добронеге и опустила голову. Мать Радима положила руку мне на плечо: