— Для меня это одно удовольствие, — Господи, так оно и есть.
Она усмехается, бросая взгляд вниз, на то место, где ее маленькое тело прижато к моему большому твердому. Я сглатываю. Я такой твердый, Боже, она определенно знает.
— Да. Я вижу. Мне, наверное, пора заканчивать свой танец.
— Твой танец?
Она кивает.
— Видишь ли, владелец этого театра заплатил мне за то, чтобы я приходила сюда каждый вечер и танцевала. Только он не смотрит. По крайней мере, я думаю, что он не смотрит. Но я не уверена. Так что, думаю, мне лучше продолжать танцевать, если я хочу получить деньги.
Я думаю о том, чтобы позволить ей. Дьявол забери мою душу, я действительно так думаю. В конце концов, я обнаруживаю, что у меня еще есть остатки чести.
— Это для меня. Он пытается разбудить меня. Он сказал мне, что будет присылать тебя сюда каждую ночь, пока я не проснусь.
Ее глаза расширяются, но улыбка не сходит с ее лица.
— О! В таком случае, полагаю, я сделала то, за что он заплатил мне сегодня вечером, — она делает паузу и прикусывает пухлую нижнюю губу. — Хотя, ты все же не можешь сказать, что полностью проснулся? Потому что мне действительно не помешала бы зарплата до конца недели, а это всего лишь вторая ночь.
Ухмылка растягивается на моем лице, когда я понимаю, что она предлагает.
— Ну, в таком случае, нет, — я указываю на насест. — Просто посмотри на мои… ноги. Их все еще нужно немного разбудить. На самом деле я не уверен, что они будут полностью разбужены еще в течении пяти ночей. Возможно, дольше.
Она улыбается мне в ответ.
— Да, это настоящая проблема. Тогда давай посмотрим, что я могу с этим сделать.
Ее рука скользит вниз по моей груди, и по всему телу разливается покалывание. Как раз перед тем, как она достигает места, где набедренная повязка выполняет свою жалкую работу, прикрывая напряженную эрекцию, ее рука останавливается, и оставляет меня страдающим. Я затаил дыхание и застыл в предвкушении так, как если бы солнце сияло в небе.
Ее улыбка становится все более порочной.
— Знаешь, есть старая история о принцессе, которая была отравлена своей злой мачехой и погрузилась в такой глубокий волшебный сон, что все подумали, что она умерла. Знают ли горгульи человеческие истории?
Я сглатываю, когда кончики ее пальцев обводят мои соски.
— Мы… я был человеком. Давным-давно.
Ее бровь приподнимается.