Парадокс Атласа

– Не без причины, – негромко напомнил Атлас.

– Да, это верно. Вот почему вы презираете меня, само мое существование. – Скорее всего, Атлас имел в виду медита, от которого Каллум избавился во время штурма особняка в первую же ночь. Или же намекал на прошлогоднюю дуэль умов между ним и Парисой. Намекать Атлас мог вообще на что угодно; Каллум никогда не строил из себя невинность, однако мягкий привкус шардоне, которым отдавало чувство морального превосходства собеседника, не пропустил. – Но, мне кажется, кровь на моих руках – пустяк.

– Так ли это, мистер Нова?

– С вами мне точно не тягаться.

Казалось, что вот сейчас-то Атлас захочет выяснить с ним отношения. Причинить боль, поглумиться. Ему хотелось, и они оба это знали. Атлас готов был дать волю первобытным инстинктам и наказать Каллума, поставить его на место.

А Каллум был вовсе и не прочь. Какое унижение: все, что он когда-то наговорил Тристану, можно было с полным правом сказать и о нем. Это Тристан должен был наказывать Каллума, презирать его и каждую свободную минуту планировать его смерть. Но Тристан рос, процветал, распускался яркими бутонами и двигался дальше.

Когда в последний раз Тристан вспоминал Каллума? Или желал всех бед ему и всему его роду? Недели назад, если не месяцы – и в этом, как ни странно, вина Атласа. По крайней мере, его винил Каллум. Он был уверен, что задолжал Атласу Блэйкли толику страдания.

– У всякого злодея своя история происхождения, – ответил наконец на издевки Атлас. – Моя тебя разочаровала?

– Ни капельки. – Это было правдой и потому разочаровывало вдвойне. – Все ваши поступки были ужасно иррациональны. Ума не приложу, как вы еще живы.

– Сам удивляюсь, – сказал Атлас, собравший вещи и покинувший комнату.

Возможно, будь Каллум трезвее, он бы его остановил. Но тогда у него не вышло, а сейчас пришла пора бала, а вместе с ней – возможность для Каллума, несмотря на приглашение-неприглашение, заняться любимым делом, стать душой вечеринки.

«Подумать только, – размышлял он, надевая лучший костюм и глядя на себя в зеркало, – какие вещи можно было бы сотворить с эмоциями Атласа Блэйкли». Каллум никому не рассказал о том, что вычитал в его личном деле, потому что так и не нашел себе подельника, от которого не хотелось бы утопиться в озере. Париса слишком самодовольна, Рэйна уязвима, Нико – слишком Нико. Но что, если бы все узнали то, что знает он? Поняли бы они подлинную глубину грехов Хранителя?

Каллум сложил и убрал в карман пиджака шелковый шарфик матери и покачал головой.

Такую вину поймет и лишенный дара эмпатии. Каждый божий день Атлас Блэйкли позволял управлять собой некой травме, и Каллуму оставалось только выяснить причину.

Он вышел из своей комнаты, осмотрев по пути запертые двери, и направился к галерее. Стояла пора праздников смертных, хотя Общество избегало кричащего убранства, предпочитая обычную мрачную гамму и делая исключение только для света.

С балюстрады прекрасно было видно, как в особняк быстро прибывает пестрая толпа обычных подозреваемых: политики, филантропы, выдающиеся медиты всех мастей. Было неясно, все ли они состоят в Обществе. Скорее всего нет, решил про себя Каллум, но те, кто точно состоял, заметно отличались от прочих. Они не разглядывали дом и ничем не восхищались, будто из опасений, что стропила и половицы еще слишком хорошо их помнят.

Из жилого крыла Каллум вышел с опозданием, как поступил бы на его месте любой разумный человек, и увидел, что Париса повела себя точно так же. Она надела очередное шелковое платье, облегавшее фигуру и струившееся по ней словно лоснящиеся ручьи. Только на этот раз обычному черному цвету Париса предпочла ослепительный блеск расплавленного золота. Каллум перехватил ее на лестнице, где она стояла в ожидании подходящего момента, чтобы показаться на людях. Остальные если и собирались прийти, то либо уже успели смешаться с толпой внизу, либо совсем уж неприлично опаздывали.

Коротко взглянув на Каллума, Париса отбросила пришедшую в голову мысль: то ли о том, как он хорош, то ли о том, что ему лучше сдохнуть. Или же и то и другое сразу, чему Каллум нисколько не удивился бы.

– Вперед? – Он предложил Парисе руку.

Париса взглянула на него с прищуром.