– Сделай что-нибудь с лицом.
А, значит, та мысль была не о том, как он хорош.
– Что мне с ним сделать?
В замешательстве Париса ответила:
– Ты просто ужасно выделяешься. Никогда не пытался слиться с толпой?
– Могу спросить тебя о том же, – сказал Каллум, демонстративно скользя взглядом по ее бедру.
– Люди запоминают меня, только если я им это позволяю. – Она предостерегающе выгнула бровь, как бы говоря: не забывайся.
– С чего ты взяла, будто я так не умею? – Впрочем, Каллум был ленив и, не желая тратить силы, снял одну из иллюзий. – Так лучше?
Париса снова прищурилась.
– Что ты сделал? Изменил прическу? – Она протянула руку, но Каллум отпрянул, поэтому она коснулась лишь краешка линии волос.
– Вот погоди, начнешь седеть, сама ко мне прибежишь, – сказал Каллум. Париса хмыкнула, пожав плечами, и он снова предложил ей руку.
– Тебе полагалось отсиживаться у себя в комнате, – сказала Париса, на этот раз беря его под локоть и начиная спускаться. – Знаешь ведь, как он тебя ненавидит.
Сейчас она говорила об Атласе без насмешки. Интересно, куда делось это чувство?
– Разумеется, он меня ненавидит. – «И правильно делает». – Кто-нибудь еще придет? – спросил Каллум, махнув себе за спину, когда они наконец оказались внизу.
Париса пожала плечами и отстранилась.
– Довольно самокритично.
Они молча влились в море гостей и прошли в переднюю, обитую бархатом и завешанную гобеленами оттенков вина и красного дерева. Предметы убранства бросались в глаза сильнее обычного: знакомые рельефы арок в греко-романском стиле и сверкающие колонны, отделанные самоцветами, которые мерцали в колеблющемся свете свечей. Все взгляды устремились на Парису и тут же, как она и обещала, прошли сквозь нее, когда внимание рассеялось.
– Ты что-то притихла, – заметил Каллум.
– Правда? – Парису его наблюдение никак не задело. – Кажется, мне надо выпить.
– Принести чего-нибудь?