– Будьте добры, – сказала Бонифация, – позвольте мне на минутку подняться.
Ты, видно, тайком утащила деньги у мужа, потому и пришла в такое время, – сказал старик. – А что, если он завтра потребует их обратно?
Старик сплюнул в воду и засмеялся. Он сидел на корточках, белые волосы пенились вокруг его лица, и Бонифация видела его смуглый лоб без единой морщины и живые жгучие глаза.
– Ну да мне-то что, – сказал старик. – Мое дело – торговать. Валяй, подымайся.
Он было подал ей руку, но Бонифация одним гибким движением уже поднялась на плот и принялась отжимать платье и растирать руки. Что ей надо? Бусы? Туфли? Сколько у нее денег? Бонифация робко улыбнулась – не нужно ли дону Акилино сделать какую-нибудь работенку? – с мучительным ожиданием уставившись в рот старику. Не хочет ли он, чтобы ему стряпали, пока он будет в Санта-Мария-де-Ньеве? Чтобы ему принесли фруктов? Чтоб ему почистили плот? Старик подошел к ней поближе – откуда он ее знает? – и сверху вниз окинул ее взглядом – он где-то видел ее, верно?
– Я хотела бы материйки, – сказала Бонифация и закусила губу. Она указала на шалаш, и глаза ее заблестели. – Той, желтенькой, которую вы убрали под самый конец. Я отработаю вам за нее, скажите только, какую работенку сделать, и я сделаю.
– Не надо мне никакой работенки, – сказал старик. – Значит, у тебя нет денег?
– Мне бы на платье, – с мягкой настойчивостью проговорила Бонифация. – Принести вам фруктов? Или лучше рыбы? И еще я помолюсь, чтобы с вами ничего не случилось в пути, дон Акилино.
– Молитвы мне не нужны, – сказал старик. Он пристально посмотрел на нее и вдруг щелкнул пальцами. – А, вот я и узнал тебя.
– Я выхожу замуж, не будьте злым, – сказала Бонифация. – Из этой материйки я сделаю себе платье, я умею шить.
– Почему ты не одета, как монашенка? – сказал дон Акилино.
– Я уже не живу у матерей, – сказала Бонифация. – Меня выгнали из миссии, а теперь я выхожу замуж. Дайте мне эту материйку, и я пока сделаю вам какую-нибудь работенку, а в следующий раз, когда вы приедете, заплачу вам солями, дон Акилино.
Старик положил руку на плечо Бонифации, заставил ее немного отступить назад, чтобы лунный свет упал на ее лицо, спокойно посмотрел в ее зеленые глаза, полные мольбы, и оглядел миниатюрную фигуру, обтянутую мокрым платьем, с которого капала вода; это была уже взрослая женщина. Монашенки выгнали ее за то, что она сошлась с мужчиной? С тем, за которого она выходит замуж? Нет, дон Акилино, она сошлась с ним потом, и никто в селении не знает, где она живет. А где она живет? Ее взяли к себе Ньевесы. Так как же насчет работенки?
– Ты живешь у Адриана и Лалиты? – сказал дон Акилино.
– Да. Они и познакомили меня с тем человеком, за которого я выхожу замуж, – сказала Бонифация. – Они были ко мне очень добры, обращались со мной, как с родной дочерью.
– Я поеду сейчас к Ньевесам, – сказал старик. – Поедем со мной.
– Ну а как же насчет материи? – сказала Бонифация. – Не заставляйте столько просить вас, дон Акилино.
Старик бесшумно соскочил в воду, и Бонифация увидела, как белая грива поплыла к пристани, а потом назад. Дон Акилино взобрался на плот с канатом на плече, смотал его, сноровисто, без усилий орудуя шестом, направил плот вверх по реке, держась у самого берега. Бонифация взяла другой шест и, встав на противоположном борту, последовала примеру старика. У зарослей камыша течение было более сильное, и дону Акилино пришлось маневрировать, чтобы плот не отнесло от берега.
– Дон Адриан рано утром уехал рыбачить, но, должно быть, уже вернулся, – сказала Бонифация. – Я приглашу вас на свадьбу, дон Акилино, но вы дадите мне материйку, ладно? Я выхожу замуж за сержанта, вы его знаете?
– За полицейское рыло? Тогда не дам, – сказал старик.