Погибло этих несчастных «врагов народа», видимо, немало. Об этом можно было судить по количеству сваленной в одну кучу обуви, начиная от детских ботиночек, дамских туфель до мужских ботинок разных размеров. Хранилось все это в сарае размером примерно 5x8 метров, огороженном металлической сеткой и покрытом сверху шифером. Так вот, этот сарай на высоту полтора метра был завален обувью, безобразно скрюченной временем. Не один десяток тысяч штук их было в этой куче. Смотришь на эту картину — мороз по спине пробегает. Что же тут творили с людьми, причем ни в чем не повинными?
А на «нашей» стороне оврага, в двухстах метрах от жилых строений раскинулся на огромной площади лагерь, окруженный двумя рядами колючей проволоки, с бесчисленным количеством полуразвалившихся бараков.
До войны этот лагерь был заполнен уголовниками и людьми, совершившими пустячные правонарушения. Во время войны и после нее лагерь пополнился «власовцами» и «бенде-ровцами». Сюда прямым ходом направлялись и советские военнопленные, освобожденные из фашистских лагерей.
По сохранившимся на нарах и стенах бараков надписям на белорусском, украинском языках можно было четко составить себе представление, кто и за что сюда попал. Надписи содержали и ругательства в адрес властей, и слезные просьбы передать родственникам (и указывается адрес), что такой-то, ни в чем не повинный перед народом, умирает в этом, хуже чем фашистском, лагере.
Нельзя без содрогания читать все эти «письма» — обращения к своим родным узников сталинского гестапо.
А в начале барачного лагеря «красуется» массивное одноэтажное здание — тюрьма, срубленная из мощного лиственничного лафета, размером примерно 10 х 2 метра. Снаружи и изнутри стены этого здания покрыты штукатуркой толщиной 5 сантиметров. На обоих торцах этого здания красуются резные террасы. По обеим боковым стенам, под самой крышей — ряд окошек размером 0,5 х 0,5 метра. Каждое окно забито так, что смотря в это окошко из камеры, можешь видеть только небо и не определишь, зима или лето на дворе.
Камеры на двоих и четверых заключенных расположены в ряд, направо и налево от коридора, пронизывающего тюрьму по всей длине. В камере от стены до стены — нары, на которых можно расположиться в ряд только двоим или четверым. Длина нар значительно меньше человеческого роста, и оканчиваются нары доской с острым ребром. Так, что если вытянешь ноги, то они непременно повиснут на острие этой доски. Много ли так можно пролежать?
В середине коридора этой тюрьмы сооружены два, так называемых, мешка. Это шкафы площадью 0,5 х 0,5 метра, без окон. В этих шкафах даже присесть невозможно, можно только стоять. В эти шкафы помещали особо строптивых заключенных.
Нельзя смотреть на все это без негодования. До чего же дошла изобретательность изуверов сталинского гестапо, чтобы вот так издеваться над людьми.
О контингенте заключенных этого лагеря и об отношении к ним лагерного начальства нам поведали в частных беседах и секретарь ГК КПСС, и сотрудники отдела КГБ города Игарки.
При посещении отдела КГБ в Игарке я спросил о тех двух женщинах, что проживают в покинутом городке Ермаково. Действительно, это бывшие «власовки». Мы настояли на том, чтобы познакомиться с ними незамедлительно.
Приземлились на вертолете возле жилища этих единственных старожилов. Вошли внутрь просторного двора за сплошным забором. На двух веревках висело десятка два осетров — провяливались после засола. Вошли в дом, уютно обставленный современной мебелью. Буфет заставлен хрустальной и фарфоровой посудой и разнообразными бутылками. На ковре, прибитом к стене, висели два ружья, патронташи, охотничьи ножи.
— Откуда все это? — подивились мы.
— А все за рыбу и меха, а купцов заморских вон сколько плывет мимо, — ответили нам.
Встретили нас весьма приветливо две прекрасно выглядевшие женщины в возрасте лет под шестьдесят, пригласили сесть. Пошел разговор о житье-бытье. Под конец мы спросили:
— Не тянет ли на родину-то?
— Тянет, — ответила одна, — только нам туда дорога заказана.
— А я бы поехала, — ответила другая, — только с автоматом, уложила бы с десяток земляков, чтобы другие нас помнили дольше, — и показала, как бы она расстреливала свои жертвы.
После этого какой мог быть разговор? И я потребовал, чтобы немедленно со всеми ружьями и патронами этим же вертолетом, на любой срок, в любое место, только подальше отсюда, увезли этих двух красавиц. Что и было сделано.
Куда их переселили — не знаю, но пока мы находились в Ермаково, они уже больше не появлялись.