Герой империи. Сражение за инициативу,

22
18
20
22
24
26
28
30

Командующий 3-й панцергруппой – генерал-полковник Герман Гот.

– Ну как вам сказать, мистер Гопкинс, – уклончиво ответил кэптен Малинин, – в каком-то смысле да, Ипатий действительно неживой, но в то же время вполне можно утверждать, что он живее всех живых. Его мышление вполне самостоятельно, и только отсутствие некоторых сугубо человеческих реакций не позволяет нам считать его полноправным членом экипажа.

А за дверью меня уже ждала моя прекрасная инопланетянка… На ней было надето нечто легкое и светлое, вроде короткой греческой туники или, как это называется у буржуев, «пеньюара»… И тут я вспомнил, что в доимперское время темные эйджел разгуливали по своим кораблям совсем голышом, – от этих мыслей у меня на щеках, кажется, выступила краска. Тем временем, пани Ватила подошла ко мне, покачивая бедрами, и оглядела с ног до головы довольным, сияющим взглядом. От нее веяло чем-то знакомым, каким-то дивным ароматом… И в этот момент я отчетливо вспомнил фрагмент своего сна, как сидел рядом с ней там, на берегу неведомого, несуществующего моря. Сейчас мною владело примерно то же чувство…

Генеральный прокурор – Фрэнсис Биддл;

– Если джапы решатся напасть на нас, – ответил вице-президенту госсекретарь Карделл Халл, – то это будет означать, что они уже договорились с пришельцами. А в таком случае нам не светит совсем ничего. – Он обвел собравшимся сумрачным взглядом. – Надеюсь, все здесь присутствующие осведомлены о том, что натворила всего одна эскадрилья имперских бомбардировщиков, нанесшая бомбовый удар по Берлину? Вы представляете реакцию нашего населения, если бомбы начнут рваться в американских городах?

Вот и теперь первое, что я ощутил, было предвкушение какой-то радости, состояние приподнятости. Подобное со мной не случалось уже давно… Так бывало лишь тогда, когда мне удавалось хорошо выспаться и меня не угнетали тяжелые думы. Кроме того, я заметил явные перемены в своем физическом самочувствии, – впрочем, оба аспекта моего состояния были взаимосвязаны. Ах да – ведь мне провели, как они это называют… стабилизацию, призванную избавить меня от усталости. Чего уж там и говорить – я и вправду чувствовал себя словно заново родившимся: молодым, сильным, полным энергии, с ясными мыслями. Каждую клеточку моего тела наполняла удивительная легкость.

Одна из лун, – та, что освещала Ее со стороны моря, – делала ее лицо словно посеребренным. И от этого она была похожа на восхитительную статую, созданную вдохновенным гением. Прекрасна, совершенна… Сейчас она представлялась мне совсем не такой, как ТОГДА. Эротическое притяжение не туманило мой разум, хотя и присутствовало, дополняя восприятие, подобно тому как в дорогих духах присутствует легкая ненавязчивая, но необходимая нотка. Я был расслабленно-спокоен и всем своим разумом настроен на созерцание.

Счастливый сон Константина Константиновича Рокоссовского.

Когда я приблизился, она не повернулась ко мне и даже не изменила позы, а только лишь жестом руки пригласила сесть рядом.

– Не подлежит сомнению, – сказал кэптен Малинин, – что вся Земля должна стать планетой-метрополией новой Русской Галактической Империи. Несомненно и то, что эта империя будет иметь социалистический, почти коммунистический характер. Частный капитал, занимающий сейчас доминирующие позиции в вашей политике и экономике, должен будет отойти на второй план, но мы никоим образом не ставим перед собой задачу его полного уничтожения, в том числе и насильственным путем. Есть такие области человеческой деятельности, где он не только полезен, но и прямо необходим.

Командующий 2-й армией – генерал-полковник Максимиллиан Вейхс;

Заинтересовавшись этим вопросом, Гудериан расспросил Алис и узнал о планете Франкония, заселенной исключительно европейскими поселенцами: немцами, французами и англичанами, – точнее, их предками, какими они были пять сотен лет назад. Понять чистокровного франконца ему было так же трудно, как нам с вами какого-нибудь серба или болгарина. Поэтому общаться с окружающими он предпочитал на русском языке, который выучил во время визита в кабинет техника-гипнопедиста Таи Лим. Во-первых – знание языка требовалось ему для общения, а во-вторых – для понимания того, что говорится на политинформациях, которые он как воспитуемый должен был посещать в обязательном порядке. Что касается впечатлений от самой процедуры и личности техника-гипнопедиста, то после знакомства с Ватилой Бе и штурмпехотинками серая эйджел была воспринята Гудерианом как должное. В отличие от Альфонса Кляйна, он был осведомлен о том, с какой целью его привели в это место, и что эта процедура не принесет ему никакого вреда. Гудериану даже понравилось, что все манипуляции над ним проводились быстро и четко, а в кабинете царил идеальный, истинно арийский порядок. Кроме прочего, его впечатлила возможность получения знаний прямо в мозг, даже несмотря на то, что без непосредственного использования они забывались значительно быстрее, чем после обычного заучивания.

– Исходя из этого, – снова произнес командир имперского крейсера, – на переходной период мы можем предложить вам широкую автономию, которая будет постепенно уменьшаться по мере проведения трансформационных мероприятий. Но самое главное – за пределами собственных границ вы не должны проявлять никакой политической или военной активности. Никакой, мистер Гопкинс!

– Так он… не живой? – ошарашенно спросил Гопкинс.

– Ну, – проворчал вождь, – если психосканер, тогда понятно. А также понятно то, что, удалившись за пределы его действия, германские генералы могут и передумать.

– Кхм, мистер Президент, – сказал министр финансов Генри Моргентау, – вы имеете в виду ту штуку, которая вертится сейчас в космосе над нашими головами?

– Да, собственно, товарищ Верховный Главнокомандующий, – пожала плечами Ватила Бе, – мы им ничего не предлагаем подписывать, ибо эти тактики и командующие не уполномочены никакой реальной политической силой. Их так называемая организация – образование настолько рыхлое, что ухватиться за него решительно невозможно, так же, как невозможно пощупать руками межзвездный газ.

Мне показалось или в ее быстром взгляде промелькнула лукавинка? Да, впрочем, неважно. Я смотрю на часы и вижу, что из отпущенных мне тридцати шести часов отпуска я истратил только двадцать. Времени осталось не так уж и много, но в то же время вполне достаточно для того, чтобы решить для себя несколько важных личных вопросов…

Что-то подобное в Российской Империи было во времена Петра Великого, но потом все вернулось на круги своя и в верхушку власти снова стали попадать не по уму и заслугам, а по знатности рода – эти-то люжи в итоге и довели великую страну до Февраля, а потом и до Октября семнадцатого года. Да я сам в августе четырнадцатого добровольно ушел на фронт германской войны, воевать за свою страну. А потом, в семнадцатом, так же добровольно, по велению души, я вступил в Красную Гвардию, чтобы сражаться за народное счастье, в то время как большинство из моих соотечественников-поляков подались к прохвосту Пилсудскому строить Польшу от моря до моря. Ну и Бог им судья, мне с ними было не по пути. Я ни на минуту не пожалел о том, что пошел с большевиками, даже тогда, когда подвергался пыткам во внутренней тюрьме НКВД по Ленинградской области на Шпалерной улице. В результате партия разобралась, кто есть кто. С меня сняли все обвинения, освободили из тюрьмы, восстановили в звании и в партии, а мерзавца и кровавого маньяка Заковского и его подельников приговорили к расстрелу.

Там, отбрасывая четыре бледные тени, вполоборота ко мне сидела Она. Нас разделяло около тридцати шагов и я не мог видеть ее лица, но узнал ее каким-то необъяснимым древним чутьем. Ее гибкий, изящный силуэт хорошо обрисовывался на фоне поблескивающей воды. Роскошные волосы ее шевелились, струясь по воздуху. Волны лизали ее босые ноги… На ней не было одежды и я даже мог видеть очертания ее груди. Она задумчиво смотрела вдаль и словно бы чего-то ждала.