– Что с моим господином? – Шафар увидел перед собой Тенчира. – Мой господин изрядно стонал.
Шафар оглядел вокруг себя ложе:
– Шлем! А кто снял с моей головы шлем?
– Какой шлем, мой господин? – В глазах Тенчира читалось неподдельное изумление.
– Тот, что принес мне ты?
– Я?! Шлем? Мы расстались вчера вечером, и больше я не заходил в покои солнцеподобного Шафара, – удивился привратник, – у дверей я оставил стражу!
– Но… – недоумевал Шафар, – пергамент… ты передал мне пергамент от господина, не помню имени… из Тимории, северной провинции Хазарии… Где этот пергамент?
– Я?! Пергамент? Я не входил сюда! Тимория? В Хазарии нет провинции Тимория!
Шафар постепенно приходил в себя.
– Должно быть, это был сон. – Вытирая испарину со лба, Шафар обессилено откинулся в подушки. Он рассказал Тенчиру о том, что испытал ночью, иногда с опаской поглядывая на привратника.
С легким сердцем возвращалась княгиня Ольга из Вышегорода, что расположился в семи верстах от Киева. Как ни дорог был Ольге сей удел, подаренный ей князем Олегом, названным отцом супруга ее Игоря Рюриковича, как ни любила она проводить в нем время, а все же тянуло ее в Киев, поближе к сыну да внукам. Да только Святослав все по походам. Не мальчик – муж давно! Но сердце материнское не в силах с тем совладать. Вот и отдает всю любовь, всю ласку нерастраченную внукам. Все, что не смогла сыну привить, детям его спешит поведать, ибо чувствует душа Ольгина: недолго ей в плотском теле пребывать осталось. Перед Всевышним ответ держать придется. Что потомкам после себя оставит? Да не о земном богатстве речь пойдет, этого у Ольги с лихвой, а о духовном наследии.
Многие часы проводила она в беседах с внуками. Лелеяла неокрепшие пока всходы тех семян благочестивого воспитания, что посеяла в благодатную почву детских душ. Дни напролет крутились они возле бабки. Не с мамками-няньками, а с ней любили коротать время. И Ярополк, и Олег, в отличие от отца, стараниями бабки воспринимали христианство как данность с благосклонностью и пониманием. Но особенно радовал Ольгу младший Володимир, родившийся от вспыхнувшей страсти Святослава к ключнице Ольгиной – Малуше. Пытливый ум Володимира, доброе сердце дарили покой душе княгини – было, кому завещать все ее духовное богатство. А об остальном она давно позаботилась – быть младшему внуку князем Новгородским.
А пока ладно ему и около бабкиной юбки. С замиранием сердца слушает Володимир рассказы ее.
– А кто мы, бабушка? – вопрошает Ольгу княжич. – Как народ наш зовется?
– Мы, Володюшка, славяне, – поясняет княгиня.
– А откуда быть пошли славяне? – с детской наивностью все глубже «копает» он утрамбованные пласты истории.
– Откуда быть пошли? – озадачивается бабка, не зная, как и ответить, чтобы понятнее было малóму. – Это сейчас зовут нас русами, росами либо росичами, а прежде предков наших иначе звали: славяне-венеды, анты, склавины. А еще прежде наших предков даже славянами не звали. Забыто уж теперь, как и сами они себя величали.
– А давно они жили, бабушка? – Видит Ольга: неподдельно любопытствует внук.
– Давно. Около шести тысячелетий назад. Трудное это было время, жестокое. Все тогда другое было: и люди, и земля… Все племена, все народы тогда были кочевниками. В поисках пищи они проделывали огромные расстояния. А в путях своих, столкнувшись с чужаками, воевали за земли, за право остаться на них. А сколько людей погибало в лапах диких зверей! Да и ветры в те далекие времена совсем другие дули. Хоть и прошло уже великое оледенение, но на землю все еще опускались лютые холода. Там, где сейчас лишь небольшие рощицы, прежде росли густые хвойные леса. Воздух был более сухим, а необъятные степи простирались гораздо севернее, чем в наши дни. Зимы для людей были настоящим испытанием. Жили-то как – рыли в земле землянки, в них и зимовали, лишь иногда строили рубленные деревянные избы.
– В землянках? – поражался княжич. – Это что, в норах, что ли?