– Нет, княже, колотье[59] одолело, – охает тот.
– Так нечего чазнуть[60], поди, у зелейника[61] нашего, Радомира, возьми снадобья.
Угрево[62] в котле душистым ароматом сгрудило вокруг себя ратников. С ложками да плошками уселись дружинники русские вкруг костра. Непривычно. Солнце еще высоко. Князь тут же, среди ратников. Разрывает крепкими зубами жилистую конину, прихлебывая из миски наваристую похлебку. Байки, пересуды вполуха слушает. Где с Любояром словцом-другим перебросится. Сам все на дружинников поглядывает, перебирает да прикидывает, кого бы на утренней зорьке к торкам посыльными отправить. Ябгу Кандих обещался пособить в походе на козар. Теперь черед настал. Размыслил Святослав торкских конников взять в подмогу к дружине своей. Торки народ дикой, грубый. Попотрошат козарские селения, Святославовым ратникам проще будет.
– Гонцов хочу послать. – С прищуром оглядывая ратников, Святослав разом укротил легкость сытой беседы. – К торкам пойдут Микула и Кресибор, а к козарам – ты, Станило, и ты, Чаян.
– А к козарам-то почто, княже? – в один голос удивились дружинники.
– Известить козар, что иду на них! Негоже мне, русскому князю, без объявления ступать с мечом на козарскую землю. Не по чести то! Я – потомок Рюрика!
– По какой чести, княже? Око за око – вот извечный закон Перуна!
– И то верно, княже, – предупрежден, значит вооружен!
– Око за око, но честь моя княжеская превыше всего! – Со всего маха Святослав рубанул кулаком о широкое колено. Почитал он завещанное ему Вещим Олегом – хранить святость чести княжеской, соблюдая законы великодушия! Не хотел он ронять высокое имя Руси, увековеченное на пергаменте отцом его Игорем Рюриковичем. Не хотел и не мог, ибо духом чуял – предстоит Руси славное будущее. И он, потомок великих князей, не осрамит имена предков своих, а помыслами и делами заставит иноземных соседей считаться с ним и его молодой державой.
Наутро от полевого лагеря русской дружины, поднимая пыль из-под копыт, уносили резвые скакуны всадников к ябгу Кандиху, напомнить ему о некогда обещанном уговоре и заручиться исполнением его. Уносили скакуны гонцов и к беку Иосифу с великой и благородной вестью от русского князя Святослава: «Козары! Иду на вас!»
Иосиф был удручен. Как ни готовил он себя к возможному вторжению росов, как ни тешил душу самообманом о прежнем величии Хазарии, все же весть, что принесли сегодня ночью русские послы, повергла его в абсолютную растерянность. Благородство князя Святослава – великодушие язычника, никак не укладывалось в сознании правителя Хазарии. Привычные для многих народов внезапные нападения не давали времени осмыслить серьезность происходящего, заставляя принимать сиюминутные решения. Ныне, приняв от росов официальное объявление войны, предупрежденный Иосиф в растерянности окидывал мысленным взором владения своей страны от Бузана до вассального Семендера. Он опасался за Итиль, за Саркел. Падение этих городов означало гибель Хазарии. Нет! Он не мог допустить этого. Но на кого ему надеяться? На ненадежных арсиев или на безоружный народ? На Хорезм и примкнувших к нему мусульман-гузов или на те немногочисленные племена, что еще ходят у него в данниках? Сколько еще времени у него в запасе, чтобы суметь достойно встретить противника? И что в его положении значит «достойно»? Но ведь должен быть выход… Должен! Нельзя допустить русов в Итиль! Нельзя позволить им завладеть Саркелом! Но нет надежды ни на кого… Душно! Как душно Иосифу в окружении соседних народов…
Что бы он ни предпринял, ничто не в силах остановить русского князя Святослава! Сейчас Иосиф ненавидел себя за слабость, за то, что не может противостоять губительной иноземной силе, которая, словно удав, обвивается вокруг тела его страны, медленно сдавливает горло, не давая вздохнуть, перевести дыхание. Душно! Как душно!
Пребывая в нервном напряжении, Иосиф мерил шагами комнату. Да нет же! Есть! Есть старый испытанный временем выход! Шафар! Верховный каган Шафар! Он и только он может спасти Хазарию!
Тем временем Шафар безучастно возлежал на шелковом ложе в полной расслабленности, отдыхая от тяжелого ночного сна, а на другой половине дворца трое оракулов-мудрецов который час корпели над разгадкой тайны минувшей ночи.
Книгу мертвых старый оракул не доверял никому, ибо эта святыня переходила из поколения в поколение не первый век. Много тайн хранила древняя, обветшавшая от времени рукопись. Не каждого допускали к ее свитку. Не каждый владел тайнописью, которой начертаны были древние знания.
Подслеповатыми глазами читая древние письмена, старый оракул силился узрить ответ на ночной сон солнцеподобного Шафара. Однако мудрецам было весьма сомнительно, что это был сон… Сон, похожий на явь, или явь, напоминающая сон?..
Во сне все произошло или наяву, но кагану преподнесли оргой[63] умершего шамана! Оргой! В древности его надевали на голову во время ритуала камлания[64]. Сон это был или нет, солнцеподобному Шафару не стоило принимать этот дар, тем более надевать его на голову. Оргой – дурной знак!
«Оргой умершего шамана не может принадлежать никому, ибо тот, кто принимает его в дар в плотском мире, неминуемо и безвозвратно устремляется в мир духов», – вещала древняя книга.
Оракулы переглянулись. В воздухе повисла долгая пауза.
Ненадолго чаушиар Тенчир покинул опочивальню своего господина. Вскоре он вновь осмелился потревожить его покой, дабы по велению бека Иосифа испросить дозволения солнцеподобного на аудиенцию с ним, ибо это, как велел доложить малик-хазар Иосиф, было делом особой важности и не терпело отлагательства.
ebooksa