«Новую».
Я киваю и перелистываю страницу. Значит, завтра нужно будет пополнить его счёт. Переведу туда все запасы. Только анонимно. Если вдруг заметит – скажу, что это компенсацию перевели или пособие от штаба.
27.
Проснувшись, я обычно сразу вскакиваю с постели, но сегодня – остаюсь, разглядывая потолок и стены, будто вижу их впервые.
Собрался он жить на улице, посмотрите на него! Вроде память отшибло, а некоторые вещи не меняются: он уже и раньше думал свалить из армии на вольные объедки под мостом, ну, в тот раз, год назад. Когда Ру потом, спустя время, упомянул об этом, я просто ахуел – то есть он, оказывается, планировал втихаря драпнуть через забор, при этом снова без документов, и если бы не нажрался до полуобморочного состояния, то и не пришёл бы ко мне прощаться. На следующее утро я такой: а где мой любимый чудо-лейтенант? А его, оказывается, и след простыл! Он уже где-то бомжует в обнимку с крысами! Вот же придурок опизденевший! Я тогда, как это представил, сразу захотел приковать Ру к рабочему столу, чтобы не сбежал больше, и то ли придушить, то ли отодрать во все дыры – чтобы он понял, насколько это была неправильная, невозможная, совершенно ужасная идея. Я так усердно объяснял ему свою позицию по этому вопросу, что мы чуть приёмную не разнесли. Олдсон заходит – а я грызу ногу своему помощнику, который в ответ дубасит меня обломком кофеварки. Ну, мы встали, отряхнулись и разошлись по рабочим местам. Сказал Олдсону, что у нас разногласия из-за вчерашнего футбола. Зато после этого побоища у нас с Эйруином наступила тишь да гладь, практически медовый месяц.
А теперь опять его потянуло спать на свежем воздухе! Но на этот раз я хотя бы узнал заранее и не допущу этого. Как насчёт такого варианта: я сделаю квартиру такой, чтобы Ру от восторга встал столбом на пороге и сразу понял, что не стоит бросать такое чудесное жильё ради жизни на улице?
Но как это сделать? Я нихрена не понимаю в этих ваших интерьерах. Значит, остаётся позвонить Берт.
Конечно, я так сразу ей не сказал, не могу я такие странные вещи по телефону говорить. Позвал в гости.
Пирогов заказал, мармелада и большую коробку с имбирным печеньем – любовь к сладкому у нас семейная. Так же, как и лёгкость на подъём: Берт подорвалась на ближайший поезд, так что я пообедал, то-сё – и вот она уже виснет на моей шее посреди перрона.
– Неужто я наконец-то удостоюсь чести посетить любовное гнёздышко? – хитро подмигивает.
– Так! Без этого, пожалуйста! И кстати, – я поднимаю указательный палец, – в нашем доме есть правило разговаривать ртом. Никакого подслушивания.
Сеструха возмущённо кривится.
– Как же я буду кофе пить, если ртом разговаривать?! Ла-адно, – она кладёт два пальца над сердцем, – обещаю. Так и быть, держи свои секретики при себе.
– Кстати, отлично выглядишь, – отодвинув Берт, оглядываю её с головы до ног. Насколько я понимаю в моде, это что-то вроде кантри – сочетание синей джинсы с коричневой кожей.
– Нравится?
Она закладывает большие пальцы в кармашки джинсовой жилетки и принимает модельную позу, красуясь. Кружится, напоследок по-рекламному тряхнув волосами. Отставляет ногу на каблук, демонстрируя босоножки с вышивкой и кожаной бахромой. Всё-таки ахуенная у меня сестра, такой только гордиться. Так странно: в детстве я недолюбливал этого глупого, вечно орущего младенца, потом мы часто задирали друг друга, а сейчас я чувствую, что это действительно близкий человек.
– Ты покрасилась, что ли?
– Ага. «Тёплый шоколад», – Берт проводит наманикюренными пальцами по волосам. – Красиво?
– Ну-у… Да. Коричнево так.