– Они все здесь, – сказала она. – Кроме экспрессионистов. Фашисты их сожгли.
– Да, они совершили много злодеяний.
Она с минуту молчала, потом спросила совсем тихо:
– Людо, как это все могло со мной случиться?
– Ну, во‐первых, надо было продлить нашу линию Мажино до самого моря, вместо того чтобы оголять наш правый фланг; потом, нам надо было начать действовать сразу после оккупации Рейнской области; потом, наши генералы оказались рохлями, а де Голля мы открыли слишком поздно…
На ее губах появилась слабая улыбка, и я почувствовал себя настоящим Флёри.
– Я говорю не об этом. Как я могла…
– Нет, именно об этом. При взрыве всегда летят осколки. Похоже, что Вселенная именно так и образовалась. Случился взрыв, и посыпались осколки: разные галактики, Солнечная система, Земля, ты, я и куриный бульон с овощами, который, наверно, готов. Иди. Будем есть.
За столом она сидела в куртке. Она нуждалась в защитной оболочке.
– У меня есть изумительный торт с ревенем. Прямо из “Прелестного уголка”.
Ее лицо немного посветлело.
– “Прелестный уголок”, – прошептала она. – Как поживает Марселен Дюпра?
– Замечательно, – сказал я. – На днях он сказал прекрасную фразу. Кондитер Лежандр плакался, что все пропало и, даже если американцы победят, страна уже никогда не будет прежней. Марселен страшно разозлился. Он заорал: “Я не допущу, чтобы у меня на кухне сомневались во Франции!”
Тревога не уходила из ее глаз. Она держалась очень прямо, сложив руки на коленях. В камине мурлыкал огонь.
– Здесь не хватает кошки, – сказал я. – Гримо умер от старости. Мы заведем новую.
– Я правда могу остаться здесь?
– Ты отсюда никогда не уходила, девочка. Ты была здесь все время. Ты все время была со мной.
– Не надо на меня сердиться. Я сама не знала, что делаю.
– Не будем говорить об этом. Это точно как с Францией. После войны будут говорить: она была с теми… нет, она была с этими. Она сделала то… нет, это. Это все чепуха. Ты не была с ними, Лила. Ты была со мной.
– Я начинаю тебе верить.