Глава XLV
От поездки в “Феерию” мадам Фабьенн на улице Миромениль меня избавили. Я даже немного пожалел об этом, решив с гордостью сдать экзамен на “невозмутимость”. 14 марта я был в мастерской с детьми, которые еще приходили ко мне делать змеев в ожидании тех дней, когда фашистов разобьют и мы снова сможем запускать их в небо. Дверь открылась, и я увидел Лилу. Я встал и пошел к ней навстречу, раскрыв объятия:
– Вот это сюрприз!
Безжизненная, с потухшим взглядом… Только берет, который она стойко пронесла через все превратности судьбы, был словно улыбка прошлого. Застывшие, расширенные глаза, высокие скулы, натянувшие землисто-серую кожу над впалыми щеками, – все это было как крик о помощи; но не это меня потрясло, а тревожный вопрос во взгляде Лилы. Она боялась. Видимо, не знала, не выброшу ли я ее на улицу. Она попыталась заговорить, ее губы задрожали, и это было все. Когда я прижал ее к себе, ее тело оставалось напряженным, она не решалась пошевелиться, как бы не веря в то, что происходит. Я отправил детей и развел огонь; она сидела на скамейке, сложив руки и глядя себе под ноги. Я тоже ничего не говорил. Я ждал, пока подействует тепло. Все, что мы могли бы сказать друг другу, говорило за нас молчание; оно хлопотало, утешало, как старый верный друг. В какой‐то момент дверь открылась, и вошел Жанно Кайе, конечно, с каким‐то срочным сообщением или заданием. Он смутился, ничего не сказал и вышел. Первое, что она произнесла, было:
– Мои книги. Надо за ними поехать.
– Какие книги? Где?
– В моем чемодане. Он слишком тяжелый. Я его оставила на вокзале просто так, нет камеры хранения.
– Завтра я съезжу, будь спокойна.
– Людо, прошу тебя, они мне нужны сейчас. Это очень важно для меня.
Я выбежал и догнал Жанно:
– Останься с ней. Не отходи от нее.
Я вскочил на велосипед. Мне понадобился час, чтобы доехать до вокзала в Клери, где я нашел в углу большой чемодан. Когда я его поднял, замок раскрылся, и я постоял немного, глядя на шедевры немецкой живописи, мюнхенскую пинакотеку, греческое искусство, Возрождение, венецианскую живопись, импрессионистов и всего Веласкеса, Гойю, Джотто и Эль Греко, рассыпавшихся по полу. Я кое‐как втиснул их обратно и вернулся домой пешком с чемоданом на раме велосипеда.
Я нашел Лилу сидящей на скамейке в прежней позе, в куртке и в берете; Жанно держал ее за руку. Он тепло сжал мне руку и ушел. Я поставил чемодан у скамейки и открыл его.
– Ну вот, – сказал я. – Видишь, у тебя все есть. Все здесь. Посмотри сама, но, по‐моему, ничего не потерялось.
– Они мне нужны для экзамена. В сентябре я собираюсь поступить в Сорбонну. Ты знаешь, я изучаю историю искусства.
– Знаю.
Она наклонилась, взяла Веласкеса:
– Это очень трудно. Но я выучу.
– Я в этом уверен.
Она положила Веласкеса на Эль Греко и улыбнулась от удовольствия.