Она так нервничала, что ее усики вздрагивали. Удивительно, какие штуки иногда выкидывают гормоны, подумал я. И именно в этот момент, без всякой причины, потому только, что мадам Жюли рассердилась, а у нее это было признаком смущения или беспокойства, я понял: для этой встречи была другая причина, и это касалось Лилы.
– Зачем вы меня позвали, мадам Жюли? Что вам нужно мне сказать?
Она зажгла сигарету, прикрывая огонек ладонями, избегая смотреть на меня.
– У меня для тебя хорошая новость, малыш. Твоя полька… в общем, она жива и здорова.
Я напрягся, готовясь к удару. Я знал ее. Она старалась не сделать мне слишком больно.
– После самоубийства фон Тиле ее арестовали. Ей нелегко пришлось. Может, она даже немного тронулась. Они хотели знать, была ли она в курсе заговора. Ее считали любовницей фон Тиле… Люди болтают невесть что.
– Ничего, мадам Жюли, ничего.
– В конце концов они ее выпустили.
– А потом?
– Потом не знаю, что она делала. Ни малейшего понятия. У нее ведь мать, и этот придурок, ее отец, – ох уж этот папаша! – и у них больше не было денег. В общем, потом…
Она действительно была огорчена и все время избегала моего взгляда. Она хорошо относилась ко мне, мадам Жюли.
– Малышка нашлась у одной моей приятельницы, Фабьенн.
– На улице Миромениль, – сказал я.
– Ну и что, что на улице Миромениль? Фабьенн нашла ее на улице…
– На панели.
– Да ничего подобного, что ты придумываешь! Просто чтобы не оставлять ее на улице, Фабьенн взяла ее к себе.
– Конечно, в хорошем борделе все‐таки лучше, чем на улице.
– Слушай, мой маленький Людо, фашисты сейчас делают мыло из костей евреев, так что заботы о чистоте в наше время… Знаешь, шансонье Мартини выступал перед залом, набитым немцами, он вышел на сцену и поднял руку, как для нацистского приветствия. Немцы захлопали. Тогда Мартини поднял руку еще выше и сказал: “По сих пор в дерьме!” Так что не измеряй уровень сантиметром. И потом, если Фабьенн мне позвонила, так это потому, что она очень хорошо понимает, что малышка там не на своем месте. Проститутка – это профессия, даже призвание. Кому это не дано, ничего не выйдет. Она у меня спрашивает, что с ней делать. Так что отправляйся туда и забери ее к себе. Вот, я тебе принесла денег. Поезжай забери ее, будь с ней ласков, и все пройдет. Осточертело все белое и все черное. Серое – вот человеческий цвет. Ладно, еду на свой garden-party. Я на него вызвала самый цвет проституции. Постараюсь спасти свою шкуру. И избавь меня от этого кретина. Чтоб к следующей войне канадцы выучили французский, или пусть на меня не рассчитывают!
Она заставила парня сойти, подобрала свои юбки и села на его место. Подхватила поводья и кнут, и фаэтон покатился, унося неукротимую старую сводню Жюли Эспинозу на garden-party графини Эстергази. Я оставил канадского пилота в развалинах бывшей маленькой гостиной “Гусиной усадьбы”, сообщил Субаберу, что надо им заняться, и начал действовать, чтобы как можно быстрее добыть бумаги, необходимые для поездки в Париж.