Через час ему перезвонил муж Надии, дядя Валид. Маркус удивился: Валид Аммар не разговаривал с ним со дня свадьбы своего сына, где неуважительно отозвался об Амаль, за что Маркус его вырубил.
– Послушай, Маркус, его нельзя хоронить здесь.
– Почему? – с подозрением спросил он. – У нас есть место рядом с мамой.
– Нет, пойми. Ты должен отвезти его домой.
– Он и так дома.
– Нет же, йа Маркус. Его нужно похоронить в Палестине. А отвезти его туда должен ты.
Оказалось, однажды, когда мистер Нагиб, как обычно, разрешил завсегдатаям задержаться и поиграть в карты после закрытия «Аладдина», бабá что-то такое сказал. Поднял стакан арака и провозгласил в присутствии шестерых друзей:
– Когда я умру, проследите, чтобы меня похоронили дома. На том же участке, где лежат мои родители. Эта чертова страна сломала мне жизнь. Пусть хоть после смерти меня не получит.
Вот, оказывается, чего бабá всю жизнь хотел.
Маркус, однако же, попробовал воспротивиться.
– Маркус, мы ему обещали. Мы поклялись, – упрямо не уступал Валид.
– Да вы все наверняка были в стельку, – стараясь не потерять самообладания, увещевал он.
– Нет, мы понимали, что делаем. И дали клятву.
– Вот именно.
– Ты его сын, йа Маркус. Хаза ваджиб[42].
«Мой долг, значит, вот оно как, – сердито думал Маркус. – Конечно, никто из них задницы не оторвет, а мне придется взять на себя всю бюрократию». Валид говорит, он бы и сам поехал, конечно, но подозревает, что у него аневризма. Доктора, правда, этого не подтверждают, но он прямо чувствует, как она надувается, когда дети его доводят. В общем, для него лететь на трансатлантическом лайнере – это играть с огнем.
– Хаза ваджиб, – повторил он.
– Но как я пойму, что делать? Я и в Палестине-то никогда не был. Ни разу за всю жизнь.
– Маркус, это твоя родина, – стала убеждать присоединившаяся к разговору тетя Надия.
– Да-да, очень мило, но я понятия не имею, как туда добраться.