Она рассказала про #Justice4Rasha, объяснила, что в Рамалле и Иерусалиме все требуют правосудия. И в Тель аль-Хилу тоже. Показала ему публикации. Бóльшая часть была на арабском, только последние две на английском. Юсефа бросило в пот, он стянул свитер. Весь интернет пестрел фотографиями Раши – последние снимки, на которых она сидела где-то с друзьями, были сделаны незадолго до ее смерти. Пока что история бурно обсуждалась только в соцсетях, но уже успела появиться и заметка в англоязычной иерусалимской газете.
А еще какая-то блогерка с ником Афина из Палестины опубликовала на своем сайте две статьи о случившемся на арабском.
Рания прочла их, пока Эдди спал. Блогерка в резкой форме требовала правосудия. «Необходимо провести расследование, – писала она. – Иначе получится, что жизни женщин ничего не стоят». Рания передала Юсефу телефон и наблюдала, как менялось в процессе чтения его лицо, пост она знала наизусть.
Афина из Палестины утверждала, что Раша ниоткуда не падала. Это родственники забили ее до смерти, проломили череп, а после сбросили тело с утеса. На голове погибшей, за левым ухом, обнаружили частицы камня, который лежал вовсе не на склоне холма, а во дворе ее дома. По словам Афины, семья просто сымитировала несчастный случай: брат привез тело убитой Раши на обрыв и сбросил вниз. Друзья Раши рассказывают, что она была благоразумной девушкой и никогда не гуляла одна. Да и что бы ей делать на пустынной дороге? Почему бы не отправиться на прогулку в центр? Как поступают все и как всегда поступала сама Раша?
– Мы не верим в версию семьи, – провозглашала Афина. – Мы обвиняем в убийстве родственников погибшей. Требуем #Justice4Rasha!
– Какая чушь, – бросил Юсеф, телефон в его руке дрожал.
– Там есть ссылка на видео.
– Какое видео? – рявкнул он.
Рания включила ролик, который сняла соседка из окна второго этажа своего дома. Вручила телефон мужу и вышла из комнаты.
Она уже дважды это прослушала. На экране появлялось трясущееся изображение окна в доме Раши. Рания сразу узнала и крыльцо в два лестничных пролета, и богатые металлические арабески. Она бывала тут пару раз, когда они с Юсефом после свадьбы навещали его родню. Принимали ее очень тепло, угощали кофе, шаем[20], арбузом, виноградом и пирогами. Рания просто не могла заставить себя в третий раз слушать несущиеся из окна сдавленные крики:
– Господь свидетель, я не виновата! Бабá, мама, пожалуйста!
Затем хриплое измученное:
– Ма-а-а-а-ма!
И шепот соседки:
– Какого черта они там творят?
– Пойду посмотрю, – ответил ей некто невидимый.
А она ему:
– Лучше в полицию позвоним. Ее отец чокнутый.
Нет, слушать это в третий раз она не собиралась. Просто сидела в спальне и рассеянно вытирала пыль с комода влажной салфеткой, пачки которых валялись по всему дому. Водила душистым лоскутком по флаконам духов, свадебному фото в золоченой рамке и шкатулке с драгоценностями, которые не носила с тех пор, как родился Эдди. Не считая обручального кольца из белого золота с бриллиантом, который теперь казался на руке неестественно большим. Это кольцо она ненавидела, потому что продала себя за него. Первое было простым. А это ей подарили, когда она согласилась остаться дома.
Юсеф вошел в спальню и швырнул телефон на кровать.